Я, конечно, мог допустить, чтобы ножки у старушки все еще были ножками, но чтобы при стареющем лице тело все еще оставалось юным… Женщина с ножками и с личиком старческим…
– Платье вон на той женщине, из какой ткани? – спросил я у жены. На чужбине говорить по-русски или по-азербайджански – одно удовольствие, можно не опасаться, что поймут. Хотя однажды, в одном из универмагов, поняли.
– Ой, вы говорите по-русски? – удивилась девочка, поражаясь тому, какой я совсем не русский.
– Да, это мой любимый язык, – сказал я больше для ее мамы, чем для нее самой – русский и еще французский, ma chere la fille, дорогая моя девочка…
…– Из шифона, – ответила жена.
" Конечно, из шифона!" – звучало внутри меня, – …"из чего же еще", но выйти, пробиться из меня не могло, застревало внутри, лишь глаза и улыбка выразили согласие. – Правда!? Я думал из крепдешина, но какое это имеет значение, когда оно из шифона. Крепдешин – прошлое, старье, правда?
Мама моя когда-то давно, еще в моем детстве, подшивала платье из крепдешина у портнихи Тамары. Она примеряла платье в комнате, я ждал ее в саду портнихи. За оградой был "Детский дом". Сквозь частокол забора мелькала девочка в школьной униформе, играющая в классики. Там в "Детском доме" жил Гера, задиристый пацан. Мы с ним однажды прогуливали урок. Он дразнил меня. – Влетит тебе от маменьки, маменькин сыночек. У Геры мамы не было. У него вообще никого не было. Он жил на свете один, детдомовец.
В день, когда хоронили маму, я вдруг почему-то вспомнил Геру: "Влетит от маменьки!.."
" Ничего уже, Гера, мне не будет…"
… – Конечно, из шифона, дорогая! Я думал, что из крепдешина, но его, наверное, уже не производят! – вырвалось из меня.
Тогда я еще не знал, что женщина со стареющим лицом и молодым телом через несколько дней встретится мне ранним утром с пучком соломы в руках, предложит попить с ней пива. Прямо так и заявит: "Айда, Фиби, пиво пить!" И через день все соединится воедино, в тщательно подобранную цепочку. Даже пучок соломы найдет объяснение, став отдельным звеном цепи.
…Солому пучком я никогда не видел. А тут вдруг увидел ее, вдетую в ручку входной двери дома, от которого начинался спуск по мощенной булыжником улице. Машины по ней проезжали шурша.
И у нас когда-то был мощенный булыжником участок, он тянулся от филармонии к морю, я помнил это шуршание, мне нравилось слушать его, когда друг отца целую неделю возил меня на своей новенькой