Но лорды Шотландии никоим образом не признали бы его (Аррана) преимущества или право на власть, пока королева хранит свое вдовство и свое тело в чистоте от распутства.
Роберт Линдси Питскотти, История Шотландии (История Джеймса V)
Robert Lindesay of Pitscottie «The History of Scotland»
Шотландия, Мидлотиан, январь 1543
Зимой темнеет рано.
Голые ветви ивы рвались из-под земли за оградой приходского кладбища в Далките, неподалеку от замка, похожие на призраки джеддартов – слабые копья упокоившихся здесь мертвецов. Оскальзываясь, неловко прошла молодая женщина к надгробию поодаль от церквушки – накренившийся от почвенной воды камень – и опустилась на колени, и подол тяжелой юбки тут же намок в серой жиже подтаявшего снега. И, стоя так на ветру, молчала. Она уже плохо помнила своего отца живым, но превосходно – тот день, когда кинсмены на подводе везли сюда, в Далкит, его тело, разрубленное палашом почти надвое, с жалом арбалетной стрелы, застрявшим в боку – чтобы обмыть и уложить землю вместе с прочими. Ей было тогда немногим больше восьми.
Попробовала молиться, но слова шли не из души, и она молчала. Так лучше, чем плакать и жаловаться, да и не заслуживала ли она сама слез – куда больше, чем тот, кто покинул ее так рано, не увидел ни цветения ее, ни падения? За это – да – можно бы вознести хвалу, хотя она пришла всего лишь прибрать на могиле.
Но и хвала спотыкалась о ту же мысль – об источнике зла.
Она не могла плакать над убитым, ибо дух его возмутится тем, что убийца все еще жив.
Она не могла возблагодарить Господа, что отец погиб и не узнал ее дальнейшей судьбы – ибо это значило бы косвенно благодарить убийцу.
Она – женщина – не могла ничего.
Ей следовало бы родиться мужчиной.
Прильнув лицом к ледяному серому камню, она не слыхала, как одинокий всадник миновал распахнутые ворота кладбища, медленно въехал за ограду, вторгаясь верхом туда, куда добрый христианин пришел бы пешим – и склонив в смирении голову, ибо все мы бренны. Но голос, раздавшийся откуда-то сверху, не испугал ее – голос этот был более привычен, чем хотелось бы.
– О чем ты думаешь?
Несколько мгновений прошло в молчании. Лев combatant на плаще всадника переливался золотом шитья в меркнущем свете дня, сияли под боннетом рыжие кудри, узкие зеленые глаза глядели насмешливо, холодно. Острое и породистое лицо лиса, языческое почти совершенство черт, которым он гордился, которое так берег. Она не хотела говорить вовсе, но и знала, что просто так он не уйдет: