Она спросила, что я делала на Терсхеллинге. Оперлась на левый локоть, запустила пальцы в кудряшки. На ней был толстый черный вязаный свитер с высоким воротом, бахромой на запястьях и заплатками на локтях. Губы накрашены ярко-красной помадой. По-настоящему красной и наверняка дорогой, потому что она не оставляла следов на винном бокале.
– А девчачьими делами занимаешься? – спросила она. Я уже рассказала, что мы много катаемся на велосипеде и бегаем по дюнам и что папа с Калле гоняют по лесу на маунтинбайках.
– Девчачьими?
– Ну, примеряешь дорогую одежду и ничего не покупаешь или пробуешь в магазине дорогую косметику. Или сидишь на террасе и выставляешь людям оценки за их наряды и…
Пока она рассуждала, я заметила, что к нашему столику идут папа и Калле.
– Та-ак, а у вас тут весело, – сказал папа.
Диркье подняла голову, не сказала ни слова, а на лице у нее появилась широченная улыбка. Я подумала, что помада на губах треснет. Секунду-другую папа стоял, глядя на ее ярко-красный рот.
– Пап, это Диркье, – сказала я, ведь кто-то должен был что-нибудь сказать.
Папа снова зашевелился, подал Диркье руку:
– Хейн. Э-э, Хейн Каптейн. А это, э-э, Калле. И Катинка, моя дочка.
Ну, это она уже знала.
– В ясс играть умеешь? – спросил Калле у Диркье. Он уже достал из кармана карты.
И минут пятнадцать после отплытия мы вчетвером играли в ясс. Мальчики против девочек, как задумал Калле. Конечно, выиграли мы с Диркье, потому что папа больше смотрел на ее помаду, чем в свои карты.
Через полтора часа объявили, что мы подплываем к Харлингену.
– Ой, уже? – сказала Диркье, поднимая с полу пальто и завязывая шарф. – Пойду-ка стану у выхода, тогда успею на поезд в Утрехт. – Она подхватила рюкзак и за руку попрощалась с нами. А мне еще и подмигнула.
Когда она ушла, Калле сказал папе:
– Но ведь она может поехать с нами?
Папа, не шевелясь, провожал Диркье взглядом. И отозвался не сразу:
– О да, да, надо спросить у нее. – И он побежал за Диркье. Вернее, спотыкаясь пошел следом.
– Стоп! – воскликнула Лидвин. Мы сидели у нее в саду. Я вслух читала то, что написала («читай вслух, тогда услышишь, где и что тебя цепляет»), и уже открыла рот, чтобы прочесть следующее предложение. Лидвин забрала страницу у меня из рук. Прочитала последний кусочек и красным подчеркнула «спотыкаясь пошел следом».