. Но прежде ему опять пришлось столкнуться с польскими властями.
В августе 1962 года краковский горсовет потребовал от курии передать здание местной семинарии Высшей педагогической школе. Войтыла как и. о. архиепископа ответил отказом: сначала разослал по епархии обращение к верующим, а затем отправился на переговоры к первому секретарю воеводского комитета партии Люциану Мотыке (должность, соответствующая главе обкома в СССР). У партфункционера был шок: впервые к нему заявился епископ. Мотыка позвонил Клишко, и тот согласился на компромисс – семинария никуда не переезжает, но третий этаж отдается будущим педагогам. Спустя год Войтыле еще раз пришлось побеседовать с Мотыкой (уже по телефону), чтобы защитить здание Силезской семинарии, тоже находившейся в Кракове. И вновь вопрос был улажен в его пользу301.
Можно было бы восхититься гибкостью Войтылы, если бы не одно но. Как выяснилось много позже, идея договориться с партийным бонзой принадлежала не ему. Эту мысль подкинул Войтыле административный директор «Тыгодника повшехного» и завхоз краковской курии Тадеуш Новак. Человек, высоко ценимый в церковных кругах, известный даже понтифику, который в 1965 году наградил его крестом «За заслуги перед церковью и папой» (первого среди граждан ПНР), он одновременно сотрудничал с польской госбезопасностью. Но в отличие от других информаторов, Новак работал на тайные органы бескорыстно и добровольно, воспринимая свою деятельность как миссию по улаживанию конфликтов между епископатом и государством. В оперативных документах он проходил под псевдонимом Арес – в честь греческого бога войны. Именно Аресу работники тайной службы подсказали, как можно решить вопрос со зданием семинарии к удовлетворению обеих сторон, а уже тот надоумил Войтылу поговорить с Мотыкой302.
Говорят, именно эта готовность идти на контакт с партией и сыграла решающую роль, когда депутат фракции «Знак» Станислав Стомма (знавший Войтылу еще по подпольной семинарии) предложил Клишко дать добро на кандидатуру своего товарища для краковской кафедры. Возможно, так и было. А может быть, каким-то мистическим нюхом этот партийный сухарь учуял в Войтыле родственную душу. Совпадение ли, что оба восторгались творчеством Норвида – отвергнутого при жизни гения польской поэзии, третьего на пьедестале величайших творцов XIX века? Благодаря Клишко в Польше начали регулярно выходить его книги, Войтыла же полюбил стихотворения этого поэта еще в детстве – не случайно именно его «Прометидион» он выбрал для вадовицкого конкурса декламаторов.