– Да, но ведь неправильно это, не по-человечески как-то, – уходить Манька не торопилась, вцепившись в штакетник. Широта, длина и высота мыслей Упыреева простиралась далеко, на шесть сторон, и хоть он ее не жаловал, поговорить о наболевшем, об отвлеченном, в деревне она могла только с ним. Иногда скажет, и как в воду глядел, ну, точно, экстрасенс, все до запятой сбудется. И она надеялась хоть разок услышать на будущее для себя что-то доброе, обнадеживающее. Вот и сейчас до боли хотелось представить конец своего пути, облегчить тяжесть скованного отчаянием сердца. – Бог не Антошка, видит немножко. Что ж он – слепой, глухой, если его так легко обмануть? Разве не по делам судит?
– Ты о каких делах? Нет ее, а люди думают о ней и помнят дела ее, ибо святость ее каждому в пример, а ты тут – и не только дела, тебя не помнят, – Упыреев надменно приподнял бровь. – Нечем тебе хвалиться – и берет тебя злоба, а иначе, пришлось бы кому-то что-то доказывать?
– Ну как же, – запротестовала она, – я тоже людям помогаю.
– Чем ты можешь помочь? – он не по-доброму рассмеялся. – Поди-ка, расскажи кому, на смех поднимут! Одна гордыня жжет нутро, будто что-то путное из себя представляешь. Да только грехи на челе твоем – и видят люди гнилую натуру, чем бы ни хвалилась. А у нее на чело положено смирение перед бременем, – и снова видят: и праведность, и скромность, и дела ее – и чтят, и помнят, и надеются. Случись у человека беда, от кого помощи будут ждать? Да разве ж ты существуешь для людей? Уйдешь из мира, никто и не заметит, а если с ней произойдет беда – весь мир слезой изойдет.
– Бремя… – нахохлилась Манька. – Такое бремя любой понесет с радостью.
– Ты гордыню-то усмири, – грубо оборвал кузнец. – Вот откроется тебе геенна огненная, там и посмотрим, кто праведный. Ты, Маня, отрезанный ломоть. Неграмотная, ума нет, как скотина, а Господь скотиной не соблазняется, – он махнул ручищей на пса, посаженого на цепь, и овец, закрытых в стойло. – Держать на привязи велел, колоть и мясо кушать.
– С чего это я скотина? – обиделась Манька, вспомнив про обгаженный драконом дом Упыреева и невольно позлорадствовала – за скотину не заступился бы. Уверенности не было, но чем черт не шутит, а вдруг по божьему веленью, по божьему хотению пролетал в тот миг дракон по небу.