Я немного помолчал, соображая, что сказать, и наконец выдавил:
– Ясно. Говорят, смерть во сне – самая лёгкая. Даже не понимаешь, что умер.
Честно говоря, сам не хотел бы так умереть. Лучше посмотреть костлявой в лицо и осознать: вот он я! Умер! Чем нежданно-негаданно во сне. Это как удар со спины. Умирать от такого совсем противно.
– Хочешь чаю? – прервал отец затянувшееся молчание.
– Угу, – я кивнул, соглашаясь.
Он ткнул кнопку электрического чайника и принялся искать заварник, грохоча посудой в шкафу. Помочь бы ему в этом деле, да ничего не знаю на этой кухне. Пафосно тут как-то, неуютно, зато мачехе наверняка было в самый раз. Я представил как Лидуня принимала здесь подруг, хвасталась навороченной обстановкой: кухня из массива, на стене картина маслом, вряд ли простого художника, а значит, дорогущая, фарфор, вон, какой-то вычурный за стеклом расставлен. Пол расписной плиткой выложен. Стулья эти мягкие с вышивкой, кажется, называется, «венский стиль». Спасибо Катьке, просвещает меня.
– Нашёл тут чай какой-то, зеленый вроде бы. Будешь? А хотя куда деваться, другого-то нет.
Отец залил кипяток в пузатый керамический заварник, похожий на японский. Лаконичный дизайн – черные штрихи ветки бамбука на белом фоне. Рядом с «японцем» он поставил на стол две голубые фарфоровые чашки с золотистыми вензелями на боках. На их фоне чайник казался грубым и неотёсанным, чем еще больше мне понравился. Вряд ли мачеха им пользовалась, чего не скажешь о чашечках.
– Я в этом не сильно разбираюсь, – признался отец. – Обычно чай или кофе Лидия мне делала. Молодая она совсем ушла. Рано. Ох, не думал, что её переживу.
– Смерть такая штука, никто не знает, когда случится, – сказал я.
– Это верно, – отец кивнул и провёл пятернёй по седому ёжику волос. – Но всё же грустно, когда молодые уходят. Один ты у меня теперь остался.
Ага. А пока Лидуня была жива, ты обо мне не особо-то и вспоминал. Я едва сдержался, чтобы не сказать это вслух. Отцу и так досталось.
– Похороны уже назначены?
– На третий день планируется, на среду, – отец взял заварник и стал разливать чай.
Только тут я заметил, как у него дрожат руки. Носик чайника бряцал о край чашки с тихим «звяк-звяк-звяк», выводя нервную мелодию.
– А причина смерти, предположительно, какая?
На этот раз звякнуло громче, и чай выплеснулся на стол. Отец, не замечая бледной лужицы, поставил заварник на стол и посмотрел на меня. Долго так, внимательно. Такого взгляда я у него никогда не видел, разве что когда мама умерла. В нём читалась боль, смешанная с отчаянием, бессилием и страхом.