Правда, я не был уверен, что хочу знать ответ.
И все же миновал усаженный вязами палисадник с широким проездом,
дошел до красивого беленого здания, потом до забранного решеткой
окошка кассира и пристроился к очереди за очень маленьким, но очень
громким половинчиком.
– Все рейсы на ближайшее время отменены. Нет, никаких исключений
быть не может. Нет, не договоримся, мне не нужны проблемы с двумя
полициями сразу. Еще раз: взяток не беру. Да, что могу сделать для
вас? – когда выцветший от переутомления голос девушки-диспетчера
переключился на меня, я понял это не сразу. Половинчик, размахивая
в гневе руками, стремительно удалялся.
– Простите, у меня билет на...
– Все рейсы на ближайшее время отменены. Приносим извинения за
доставленные…
– Понимаю! Все понимаю! – поспешно воскликнул я, ужасно боясь
услышать скороговорку, что уже прозвучала трижды только на моей
памяти в ответ на мольбы, угрозы и просто предложения взятки. –
Скажите только, как быть с билетом? Все-таки, деньги немалые,
неужели придется тратиться еще раз?
– Специальным постановлением полицейского департамента Вимсберга
билет действителен до конца этого года, – в глазах девушки
мелькнуло слабое оживление – ее речь обогатилась новым
предложением, – следите за сообщениями в прессе. Приносим извинения
за доставленные неудобства.
– Благодарю, – буркнул я, уступая место следующему недовольному.
Неудобства? Не то слово! Меня разрывало от подлинного отчаяния!
Этот город так тщательно дробил все мои надежды и устремления в
щебенку, что пора было предполагать личные мотивы. Ненавижу его.
Ненавижу!
– О, вы про этих бумажных крыс? Признаюсь честно, бюрократия и у
меня вызывает приступы неконтролируемой ярости.
– Что? Вы это мне? – я медленно вынырнул из потока сознания и
уставился на говорившего – молодого щеголеватого альва, который
стоял прямо передо мной, небрежно опершись на длинную черную трость
с неразличимым в пелене дождя узором. Другой рукой юноша жеманно,
несколько по-женски, поигрывал длинной папиросой у тонких,
насмешливо искривленных губ, тянувшихся прочь от тонких завитых
усиков. С полей высокого бледно-коричневого цилиндра и пол
широкого плаща того же цвета ручьями стекала вода. Только тогда я
вдруг ясно осознал, что промок до нитки, а воротник гадко навалился
на шею холодным и влажным грузом. Вежливо дождавшись моего
возвращения к осмысленности, альв продолжил: