Я стала сильнее в ванную стучать, а Анька хохочет в свой телефон и меня не слышит. Что делать? Я ногами долблю, а она ха-ха да ха-ха. И еще матом сказала одно слово. Представляешь?! А тут червяков уже целый коридор, и они растут. И вдруг ко мне подползает какая-то зеленая штука и говорит: «Я тебе помогу, но с одним условием. Ты должна посмотреть, что у меня внутри». Пап, а тебя все нет и нет. А Анька не открывает. Я, конечно, согласилась. Ведь я же не хочу, чтобы меня червяки покусали. А потом бы они и до вас добрались!
Аладдин Куралесович понимающе покивал головой и стал вспоминать, остался ли в доме коньяк.
– У этой зеленой штуки из живота железка выскочила. Я ее схватила и как давай этих червяков бить. Они мне на ноги залезают, щекочут, а я их этой железякой.
– Где она сейчас? – Аладдин Куралесович перебирал в памяти все металлические предметы, до которых мог дотянуться ребенок.
– Не знаю, уползла куда-то. А винтики я тебе на стол положила, и чешую тоже.
– Чешую? – Аладдин Куралесович чуть не заплакал от бессилия, которым его наградило многодетное отцовство.
– Чешуя той штуки, которая меня спасла, пока вы по своим телефонам разговаривали.
Аладдин Куралесович, чувствуя неладное, вошел в комнату. Там он увидел выпотрошенный ящик с отвертками, шурупами и винтиками. К окну вели следы акриловой краски. В шторе неловкой детской рукой был вырезан квадрат.
– Вот она, – сказала девочка с нежностью, – спасла меня и погибла.
На столе лежал новый, но уже разломанный, перочинный нож.
В голове Аладдина Куралесовича вспыхивали мысли одна страшнее другой.
– Аня! – крикнул он и не узнал свой голос.
Старшая дочь, беззаботно болтая по телефону, заглянула в приоткрытую дверь.
– Мои краски! – взвизгнула она и, не отрывая телефон от уха, унеслась проверять сохранность остальных личных вещей.
– Нельзя брать нож, – произнес Аладдин Куралесович как можно медленнее и спокойнее.