– Конечно, можете! – сказал доктор. – Это даже здорово, что вы в сомнениях.
– И с вами я бы не хотел больше обсуждать это, если можно.
– Как пожелаете. Вы сами коснулись этой темы…
– Почему я не могу требовать что-то понятное от самого себя?
– Понятное или примитивное?
– Понятное. В чем проблема поиска моих ответов во внешнем мире?
– Вы ведь уже пытались их найти.
– Разве?
– У дилеров или… Не знаю… В закладках.
Меня как-то ошарашила такая прямолинейность. Я подвис.
– Вы много что просекаете! Но раз я здесь… Как бы это сказать…
Я остановил запись.
– Прямо! Теперь нас никто не подслушивает, – сказал доктор, глядя на мои руки.
– Насколько мне известно, принято лечиться медикаментозно.
– Принято?
– Ну да!
– Кем? Ненавистным вам обществом с его системами? Психиатрами? Другие врачи вам быстро выпишут нейролептики или антидепрессанты. Вы будете послушно приползать к ним и выпрашивать что-то новенькое. Фармацевтические компании в восторге от таких клиентов, как и вся психиатрия, вся наркология. Или вам нужно продать дорогой интенсив от какого-нибудь гуру?
– Вы меня копируете сейчас!
– Может быть…
Меня задели его слова. То, что не нужно бежать записываться к другим специалистам и жрать таблосы, сначала обрадовало. И без этого в последнее время тяжело в печени. Однако тут же почувствовалась рокировка на стороне внутреннего противника, потому что я надеялся на жесткую рецептурную методику. Ожидал, что страх от параллельного приема препаратов поможет сдерживать зависимости. Свобода выбора стала утонченной. Вдруг я понял, что могу принимать решение самостоятельно. Чувство пофигизма отступило, но легче от этого не стало. Стало хуже.
Давно заприметил в прихожей пьедестал из белого мрамора. Сама скульптура высотой около метра была закрыта белой тканью. Фигура напоминала толстую сгорбившуюся женщину. От изваяния веяло тайной и могильным мраком.
Я как бы невзначай полюбопытствовал о скульптуре и хотел со свойственной мне наглостью самостоятельно залезть под мантию, но доктор резко запретил прикасаться к ней. Запрет мне показался странным. С первых наших сеансов я многое позволял себе. Иногда садился за его стол, без разрешения брал жвачку, вставал посреди сеанса и наливал чай. Пацанам эта психологическая игра со взрослыми и уважаемыми людьми доставляет удовольствие. Я всегда чувствую границу, где можно вести себя «на ты», не напрягая собеседника, но тогда я будто заступил за нее. Доктора это не обидело, не задело, не оскорбило. Он просто попросил меня не трогать скульптуру. Попросил по-человечески и с неприятной мне строгостью.