- Извини, Творче! - покаянно
сказал он. - Напраслину на тебя возводил! Хороший мирок ты сваял,
признаю! Это просто я не в ногу иду. Блин, встретился бы мне хоть
один йогин! Да где его взять в степи-то? Они, гады, все на югах
предпочитают. И это, в общем, понятно. Любой бы
предпочел.
А степь менялась. Вроде и
отъехал всего ничего, а трава заметно пониже, и желтого больше, чем
радостно-зеленого. А как же сто двадцать дней в году осадки? Дожди
только в предгорьях? А как это возможно? Э, Берен-йот-гали в этом
разберется!
Непонятного вообще много
набралось. За последние пару суток. Ага, а предыдущие пятнадцать
лет, получается, спал? Ну... да. Вот сейчас и не получается увязать
все, что увидено. Мало информации. К родовой памяти обратиться? О,
там такое увидишь, Надия-ир-Малх ни в какое сравнение не идет. Но
то, что удалось осмыслить, однозначно указывает на посттехнический
мир. Только странный он. Вот раковины связи - это понятно. Отец
Надии подозрительно быстро объявился - тоже понятно. Орбитальные
системы позиционирования, что же еще. Совмещенные с ген-датчиками
для важных персон. А латы у полицейских? Вот не сырое это железо,
клянусь памятью Тэмиркула-кузнеца! А железо в деревне - как раз
сырое. Получается... что?
Картина получалась неприятной,
особенно в сочетании с сухой степью, что могло указывать на попытки
управления климатом. Думать о таком не хотелось. Пока что не
хотелось. Тем более что степь, даже спаленная зноем, была
прекрасна. Качались золотые травы в танце легких ветерков.
Изумрудно зеленела трава по оврагам. Ежевика заплетала глинистые
откосы сплошным ковром. Шумел камыш на мелководье Ирчи. И родилась
мелодия...
Он пел, позабыв обо всем на
свете. Пел так, что дрожал воздух над холмами. Пел так, как пел
когда-то вольный дух степей Имангали, по прозвищу Черный Аркан.
Естественно, черный, а как без этого? У поэзии героических прозвищ
- свои законы. А он был героем, Черный Аркан. Героем - и
певцом.
Так что она объявилась перед
ним совершенно внезапно. Открылась за очередным холмом во всей
красе - грязная, растрепанная, босая. Синяя, некогда праздничная
юбка - в состоянии тряпки. Белая рубаха - уже не белая. И даже не
серая.
- Ну ты и хорош орать! -
выговорила Яха восхищенно. - Я на твой голос часа два иду! А тебя
все не видно! А голос между холмов так и мечется!