За гумнами сразу начинался березняк. Сюда Петя Иконников[32] и ходил «сочить» берёзовку весной. Техника была при этом не мудрёная: делали в коре берёзы надрез, вставляли шнур из кудели, и сок бежал в бутылку. За гумнами иногда устраивались ловушки для волков: делалась клетка с двумя отделениями; в заднее отделение, закрытое наглухо, садили поросёнка; дверь механически закрывалась при попытке подойти к поросёнку. Но волк был куда хитрее: он предпочитал подойти ближе у гумнам, в которые иногда зимой пригоняли скот на полову и здесь расправляться с коровами, жеребятами, а то и с лошадьми. Подальше за гумнами устраивались волчьи ямы, в которые иногда попадали коровы. С дорог в разных направлениях по лесочкам шли коровьи тропы. По ним они, «вольны и нехранимы» утром цепочкой, переваливаясь с боку на бок, в глубокой задумчивости – перерабатывая жвачку, шагали на восток, а с полдён поворачивались и шествовали на запад. Подходя к своим дворам, стремительно мчались в ограду к заготовленному им пойлу. Козы предпочитали разгуливать ближе к селу. По коровам определяли время: если они повернули на запад, значит – полдень миновал. По козам определяли погоду: если «ватники», как их называли, идут домой – быть дождю.
По Лёвиной, Шарковской и Соляной дорогам березняк до польски́х ворот простирался на километр, а по Беликульской и Теренкульской – километра на три. В направлении этих последних дорог главным образом и паслись коровы, а ближе к поскотине – под надзором пастуха овцы. Встречались маленькие болотца. В них были «мочевища», места, где вымачивалась конопля. Попадались также смолокурни. Если в леске чувствуется запах дыма – значит близко смолокурня. Было большое болото – «долгое болото», обросшее камышами. Сюда ездили весной на «батах» собирать яйца диких уток. Сюда же иногда ездили на прогулку, в «поле». Лес большей частью был мелкий, потому что его вырубали на дрова, но попадались «колки» довольно крупного леса. Один из них назывался «Якунина перемена». Перелески изобиловали земляникой, и в них можно было часто встречать стайки девочек, собирающих ягоды. Считалось, что в этих нет бродяг: они, как полагали, были в бору, прилегавшему к тракту, т. е. в южном направлении – на Бродокалмак. Леса изобиловали грибами: синявками, обабками, волнушками, сухими и сырыми груздями. В борках были рыжики. С этими лесами у Петра Алекс[еевича] связаны воспоминания о походах за грибами. Это были именно походы. Запрягалась лошадь или даже пара лошадей в большую телегу. С большими корзинами в руках в телегу до отказа набивалась вся семья. Сидели даже у самых колёс. Выезжали за гумна, с борками, и отсюда начинался поход. Сходились у телеги, ехали дальше к «долгому болоту» или к «Якуниной перемене», а отсюда движение шло обратно. Проверяли друг у друга успехи, выбрасывали, если у кого попадутся, гнилушки, червивые грибы, свинорой. Если набралось грибов мало шли иногда на хитрость: на низ корзины складывали траву, а сверху – грибы. Это, чтобы не ударить лицом в грязь (?) перед соседями.