Оставим всякие экономические обоснования теории целесообразности тех или иных телодвижений и приступим к Чернушке. Вы почти с ней познакомились? Если нет, то след её описать. Надеюсь, что вы видели на картинках коров, или даже имели с ними дело. Принципиально ничего нового в экстерьер этого животного данная особь парнокопытных не вносила. В моей памяти она осталась уже зрелой коровой, поскольку в нашей семье она появилась, однако, до моего рождения. По крайней мере, она была меня старше. Как все взрослые коровы она была уже в телесах и неплохих. В стаде её по размерам едва ли превосходила какая-нибудь корова и, возвращаясь с дневных выпасов, она гордо шествовала впереди всего стада. Это было бы весьма удобно для меня, как обязанности встречать её и сопровождать на вечернюю дойку, чаще всего возлежали на моей особе, но её отпрыски вечно плелись где-то в хвосте процессии, и их приходилось отлавливать и интенсивно пинать, чтобы преодолеть расстояние от головы, до хвоста коровьего пилетона. Это было бы тоже всего ничего, если бы в это же время уважаемая всеми Чернушка отправилась к дому, где её ожидала обильная подкормка, состоящая из картошки, хлеба и комбикорма, но, поскольку мы жили при развитом социализме, который интенсивно радел о количестве посевов и прочих благих показателях народного благосостояния, то и пашни этого развитого социализма, торчали прямо за первыми же огородами этого самого народа. У коров вообще-то с политграмотой было туговато, как и у всего нашего люда, и они прямиком направлялись осваивать эти самые пашни, с добросовестностью любого вороватого трудяги. Приходилось проявлять повышенную прыть и собирать всех её отпрысков и самою мамашу в плотную и кое-как управляемую группу, которую, при некоторой сноровке, можно было направить в нужном направлении.
В общем-то, я остановился не на пастбище, а на внешнем облике моей подопечной. Почему она звалась Чернушкой? Честно сказать я бы не рискнул назвать черным цветом, тот цвет, которым было размалёвано данное животное. Черное – это слишком густо намешано, даже для такого мало разбирающегося в художествах человека, как я. Скорее это был какой-то коричневый, кофейный цвет, но кличка, что-то вроде Кофеюшки или Коричневушки, как-то не вязалось с её характером. А характер был у неё суровый. Она грозно фырчала, раздувала ноздри, брызгая слюной и кося своими красноватыми глазами, так выразительно, что мужики, всю жизнь державшие коров, не всегда решались подходить к ней. Впрочем, прожив всю жизнь с ней бок об бок, я не очень-то обращал на её фырканье внимания и объяснял ей запросто, кто в доме хозяин: она или мой сапог, плетёнок, кед или палка. Характер её выражался во всём. Например, кроме мамы её не мог подоить никто. Представляете, какая была война, когда она заболела и слегла в больницу. Ничего потешнее отца в мамином халате и в платочке, я так и не увидел в жизни. Дядя за метр восемьдесят, громоздился на маленьком стульчике, который предназначался для женщины меньше метра даже вместе с шапкой, путаясь в ногах, в халате, в платочке, который никак не хотел держаться на его обильных кудрях, неуклюже дергал за сиськи, отбиваясь от хвоста коровы, которая недружелюбно косилась на непонятное доильное приспособление, фыркала, дергала копытами, норовя наступить на широко расставленные лапти отца. Если бы ни пайка картошки с хлебом, густо осыпанная комбикормом, увеличенная вдвое, она непременно бы разобралась с ним. Впрочем, за период болезни мамы, мы таки подзапустили её. Кстати, мои сестры, девицы уже в возрасте, так и не рискнули подойти к ней. Вера не умеет доить коров, хотя всю жизнь прожила бок об бок с ними, при всем том косит великолепно и нынешнего хилого мужика заткнет за пояс запросто.