Норе хотелось обнять его, почувствовать здоровый жар сильного молодого тела, насладиться игрой мускулов под тонкой тканью рубашки, вдохнуть особенный, неповторимый запах кожи и волос.
Ладно, ладно. Это никуда не уйдет. Пока мы еще вместе…
Как всегда, на долю секунды она утратила ощущение почвы под ногами, натолкнувшись на это «пока».
«Ему двадцать семь, а мне тридцать семь, Лера. Я еще не выжила из ума», – так сказала она сестре полтора месяца назад. А потом выжила из ума.
Наконец Леонид ответил с кислой миной:
– Семейные распри, док. Семейные распри.
– Это я понимаю, – терпеливо сказал Аркадий. – Но чего конкретно добивается твой отец? Чтобы ты вернулся назад? Зачем? Я слабо верю в то, что он до сих пор мечтает о романтической ночи с Германом. Полагаю, он хочет добраться именно до тебя.
– Какая разница зачем? – пожал плечами Леонид.
– От того, насколько важна ему цель, зависит степень упорства, которое он будет проявлять для ее достижения, а также разборчивость или неразборчивость в средствах. Меня это напрямую касается, Леня. И не только меня.
Нора поймала на себе его взгляд и невольно поежилась. Он был прав, черт возьми. Все они – и Герман, и Аркадий, и Лера, и она сама, – являлись потенциальными мишенями для людей, идущих по следу Кольцова-младшего. И если Лера и Нора могли на протяжении достаточно длительного времени не покидать территорию, то для Германа и Аркадия это было нереально. Герман работал в составе команды реставраторов Соловецкого музея-заповедника, а доктор Шадрин, как владелец и управляющий фермы, чаще разъезжал по делам, чем сидел в конторе, расположенной здесь же, в Белом доме, по соседству с гостиной.
– Она ему важна, – вздохнул Леонид.
Аркадий коротко кивнул.
– Что ж… значит, работаем с тем, что имеем. – Вновь повернулся к Норе. – Как вам на новом месте? Удобно?
– Да, вполне, – ответила она, надевая на лицо одну из самых своих сердечных улыбок. – Спасибо, Аркадий.
Час спустя, сидя рядом на невысоком крылечке флигеля, примыкающего к основному зданию, они обсуждают «удобства» этого нового места.
Герман курит и ворчит:
– Жить в больничной палате – как это символично! Но даже с этим можно было бы смириться, если бы в наличии имелась хоть одна приличная двуспальная кровать. А скакать из палаты в палату всякий раз, как захочется любви и ласки…