, хотя, на первый взгляд, она кажется исторической подделкой. Сроку вам дается полтора месяца, и чтобы не позже 25 августа у меня были перевод и ваши выводы!
С этими словами наставник вручил мне пухлую папку с бумагами и царственным мановением руки послал выполнять оброк.
Так в моей жизни появилась эта летопись, которая первый раз предстала в виде изрядной стопки «ксерокопий», как мы тогда называли любую продукцию копировально-множительной техники. Качество копий страниц оказалось невысоким, и, чтобы разобрать отдельные буквы и слова, мне приходилось вооружаться лупой, но в целом рукопись была в состоянии, доступном для чтения и понимания. Обложившись словарями, одолженными у Вячеслава Несторовича, я принялся за работу. Хвала Светлане Алексеевне, преподавателю латыни на нашем историческом факультете, язык Цезаря и Вергилия я знал прилично. Ведь я был одним из немногих, кто удостоился оценки «хорошо» от этой строгой дамы, у которой сдать экзамен с первой попытки среди студентов считалось большой удачей, а получить «отлично» – ненаучной фантастикой. Я сначала делал черновой перевод, а затем переписывал его набело, выбрав образцом для подражания исландские саги, сборник которых имелся в моей библиотеке в общежитии.
Не скажу, что рукопись сразу увлекла меня. Люди в ее начале уходили быстрее, чем я запоминал их имена. Отталкивали грубость и жестокость нравов, а также логика поведения, присущая средневековым варварам, но нелепая для современного человека. Более же всего раздражали комментарии неизвестного автора, который порой едко высмеивал все им написанное. Но постепенно я проникся его историей, овеянной романтикой «прекрасного и яростного» мира, который вблизи выглядел более яростным, чем прекрасным. Нечего и говорить, что перевод отнимал у меня много времени, и я трудился над ним не только в общежитии, но и на новой работе. К моему удивлению, члены вольного братства стрелков отнеслись к моему занятию с интересом и даже почтением. Алексей Германович, уважительно взирая на листы, испещренные латиницей, и отгоняя от меня дым своей папиросы, предрек, что за их перевод начислят хорошую премию, с которой мне следует «проставиться». А Эльвира Филипповна даже перестала просить у меня деньги, очевидно, полагая, что в скором времени я достойно вознагражу благородную женщину, которую лишь нужда толкнула на заработок, подобающий одним плебеям. Так, окруженный вниманием и заботой коллектива, я переводил нежданно попавшую ко мне рукопись. И вот, что у меня получилось…