непуганные до сих пор.
Два танка, что стащить пытались
вовсю горящий головной,
от попаданий загорались,
и там, на месте оставались,
покрывшись дыма пеленой.
Еще один в обход поехал
непроходимого моста,
и в речке замер, вот потеха!
А фрицам, право, не до смеха,
там очень топкие места.
Застрял по башню танк в трясине
и встал, и дальше не идет.
Увяз в полуболотной тине,
но тут уж Коля Сиротинин
его прямой наводкой бьет.
Бах! Новый танк уже дымится.
Бах! – Бронетранспортер.
Растерянность на лицах фрицев.
От жара пот ручьем струится,
сержант рукою лоб отер.
Стреляет метко, точно, бегло.
А немец лупит наугад.
Теперь шоссе – сплошное пекло.
От дыма, пыли все поблекло.
Еще охота? На же, гад!
Танкисты ищут батарею,
но в чистом поле – никого.
Тогда, от ярости зверея,
свои стволы стрельбою грея,
бьют в белый свет, как в молоко.
Но, обнаружив, обложили
и взяли в тесное кольцо.
Сначала сдаться предложили,
потом начальству доложили,
что грозный враг – одно лицо.
Кошмар морального урона —
ведь их противник был… один!
Погиб, не издавая стона,
и до последнего патрона
опорожнив свой карабин.
Фашисты долго обсуждали
сержанта славные дела.
Ему все почести отдали,
нуждался только в них едва ли —
обычный парень из Орла.
Вот так под Кричевым, в июле,
остановив фашистский клин,
дав немцам горькую пилюлю,
погиб от смертоносной пули
двадцатилетний исполин.
Орден Красной Звезды – лишь один из пяти,
коих предок в войну удостоен.
Дорог тем мне, что деду смог жизнь он спасти
в поредевшем и тающем строе.
Я с особенным чувством кладу на ладонь
покореженный маленький орден.
Он когда-то получен за меткий огонь,