что не стучусь в тот опустевший дом,
не ем омлет, тефтели с кашей пшённой,
что никакая мы с тобой семья,
что в этом доме не остался я
штрихом случайным и незавершённым.
* * *
Давно все забыто. Сгорела мечта без огарка.
Живу, как придётся, скукоженный, как запятая.
Но я вспоминаю хрустящую белую гальку.
Зачем – я не знаю. Но все-таки я вспоминаю.
И девочку эту. Зачем я так быстро уехал?
Судьба отвернулась, с лихвой подарила невзгоды.
Но я вспоминаю – и нежности слабое эхо
находит меня через тускло шуршащие годы.
Два-три поцелуя да быстрое рукопожатье
и пляж, что штурмуют весь день современные гунны.
И белое это, пронзительно-белое платье —
как будто из снега и лунного света лагуны.
Не сон ли все это? Я сам сомневаюсь отчасти.
Закрою глаза – и, как ветер, проносится мимо
дыхание моря, дыхание близкого счастья —
всего только миг на будильнике вечного мира.
* * *
Не верю я твоим словам,
ничто не повторится,
ведь с детства ты, актриса-вамп,
не любишь репетиций.
В глазах твоих не вижу боль —
они полны коварства,
но жизнь – не сцена. Мы с тобой —
два разных государства.
И от твоей отделена
моя судьба границей,
но память на двоих одна,
и то, что в ней хранится.
Разъединение планет —
сие во власти Бога…
Но ты грустишь, и в этом нет
притворства никакого.
* * *
Он выметен тщательно, здесь не торгуют бодяжной
водярой в кафе и пивнушках, и даже в мотелях.
По улицам сытые голуби шествуют важно,
слегка косолапя, как знойные фотомодели.
Он так изменился с тех пор, как слинял я отсюда,
когда мы любили друг друга – в ту раннюю осень,
но всё это так позабыто и так неподсудно,
что память на чистую воду не вывести вовсе.
Но что из того, что всё это давно позабыто?
Всё это живёт в подсознанье, всплывая не реже,
чем раньше… И этот посёлок, как камера пыток,
где вздёрнут на дыбе я тот — непростительно прежний.
Пусть всё здесь обрыдло – и дождь, и цветенье акаций,
и тёплое море, поющее песню акына, —
мне с этим посёлком уже невозможно расстаться,
как с другом, который меня незатейливо кинул.
* * *
Я вспоминаю, грешен, – кольнуло, как иглою, —
тот сад, что занавешен черёмуховой мглою.
Цвела сирень левее, дождём тропу размыло…
И тихо ветер веял – как из другого мира.
И всё так странно было в неверном этом свете:
наверное, любила ты не меня, а ветер.
Он вновь летит из мрака, что всё плотней и гуще, —