Опытный придворный, Иван Иванович уже принял решение. Он мягко отвёл от письма руку Петра Фёдоровича, посмотрел ему в глаза и тихо произнёс:
– Ваше высочество, не будем вмешиваться в судьбу России. Всё должно идти своим чередом. Не было никакого письма. Ошиблась Елизавета Петровна. Запамятовала матушка.
Плавным неторопливым движением он поднёс руку с письмом к камину, снова взглянул на наследника. Тот, как заворожённый, следил за действиями тёткиного фаворита. Взгляд Петра был устремлён на конверт. Шувалов закрыл глаза.
– Прости меня, матушка. Впервые просьбу твою не могу исполнить, – прошептал он и разжал пальцы.
Письмо императрицы полетело в камин. В потоке горячего воздуха оно на мгновение как бы зависло в пространстве. Рука Шувалова дёрнулась, словно в самую последнюю секунду он захотел спасти волю императрицы… и не успел. Края письма потемнели, бумага выгнулась, и сквозь неё вспыхнуло пламя. Шувалов горько усмехнулся.
– Драгоценности сдам в казну, – тихо произнёс он.
Смущённый наследник, ещё не вполне сознавая значение поступка фаворита, но понявший, что угрозы со стороны тётушки уже не предвидится, медленно растягивая слова, ответил:
– Да, так будет лучше. Спасибо тебе, Иван Иванович.
Смущался, правда, Пётр Фёдорович не долго. Через минуту повеселевшим голосом добавил:
– Однако надо возвращаться к тётушке.
Восторг его был настолько искренним и неподдельным, что в какое-то мгновение он странно, не то дерзко, не то робко, хихикнул.
Насвистывая одному ему известный мотив какого-то шведского марша, напоминающего весёлое время его детства, Карл Петер Голштейн-Готторпский уверенной походкой покинул гостиную залу.
Шувалов с грустью посмотрел ему вслед. Перед глазами возник образ умирающей Елизаветы. Её губы растянулись в саркастической улыбке, она грозила ему пальчиком и выговаривала:
– Ой, зря ты, Ваня, сжёг письмо, зря, касатик. И от титула графа, и от десяти тыщ душ, что ранее я предлагала тебе, тоже зря отказался… Кто теперь о тебе позаботится?..
***
Неподалёку от чёрного входа в личные покои умирающей императрицы стоял старый слуга Петра Фёдоровича, Томас. Как и хозяин, он был встревожен из-за упорных слухов, ходивших по дворцу. Кухня всегда все знает… А слухи были разные, и касались они судьбы его господина. В кулуарах поговаривали, а слуга это слышал, наверное, что императрица изменила завещание: малолетнего сына своего племянника, Павла, на престол записала, а его мать, Екатерину Алексеевну, регентшей до совершеннолетия дитёнка назначила.