– Помолчи, Питер, – сказал барон, и смех словно выключили. – «Канли» он пишет? – переспросил барон. – Значит, кровная месть. Доброе словцо подобрал, богатое, такое, чтобы я не ошибся в его намерениях.
– Формально вы сделали шаг к примирению, – сказал Питер. – Обычай выполнен.
– Для ментата, Питер, ты слишком разговорчив, – сказал барон и подумал: «От него скоро придется избавиться. Он уже сделался практически бесполезным». Барон искоса поглядел на своего ментат-ассасина – глаза этого человека притянули бы к себе любой взгляд – туманная синева в синеве, глаза без белков.
Ухмылка судорогой искривила лицо Питера, превратив его в театральную маску с прорезанными щелями для глаз.
– Но, барон, кто слышал о мести, более прекрасной, чем ваша? Роскошен уже сам план этой ловушки: заставить Лето обменять Каладан на Дюну… и он не смеет отказаться – ведь это приказ Императора. Изысканнейшая мысль!
Холодным тоном барон выговорил:
– Питер, у тебя недержание речи.
– Но я так счастлив, мой барон! А вы… вы ревнуете.
– Питер!
– Ах-ах, барон! Разве не достойно сожаления, что эта изысканная идея не принадлежит вам?
– Питер, я вот-вот прикажу тебя удавить.
– Не сомневаюсь, барон. Дождался. Ах, ни одно доброе дело не остается безнаказанным…
– Питер, ты сегодня наглотался вериты или семуты?
– Правда и смелость удивляют барона, – ответил Питер, лицо которого вновь застыло маской, на этот раз изображающей печаль. – Ах-ах! Но видите ли, барон, как ментат я буду заранее знать, когда вы пошлете ко мне палача. А вы не сделаете этого, пока я еще могу быть чем-то полезным. Торопиться-то с моей смертью будет накладно, ведь кое-какой прок от меня пока есть. Уж я-то знаю, чему вас научила эта очаровательная Дюна, – не транжирить. Верно, барон?
Барон не отводил взгляда от Питера.
Фейд-Раута шевельнулся в своем кресле. «Тщеславные глупцы, – подумал он, – зачем они препираются? Неужели оба считают, что у меня нет иного дела, кроме как слушать эти вздорные перебранки?»
– Фейд, – произнес барон, – я велел тебе слушать нас и учиться, для чего и пригласил сюда. Ты учишься?
– Да, дядя, – в голосе слышалась осторожная услужливость.
– Иногда я не понимаю Питера, – сказал барон. – Я причиняю боль по необходимости… он же… Клянусь, Питер просто наслаждается чужой болью. Мне лично жаль бедного герцога Лето. Скоро на сцену выступит доктор Юэ, и Атрейдесам придет конец. И, вне сомнения, Лето поймет, чья рука направляла сговорчивого доктора, и в этом будет весь ужас его положения.