С Леонидом и другими они встретились на перроне, где упрямо стоял состав, ожидая чего-то, возможно, действа. Действа не было, и статный среднего возраста старшой, с глянцевыми от румянца щеками, сплюснутым от поломанных хрящей почему-то одним ухом, разочарованно крикнул все заходим. Виктора повели в вагон, где он сразу выбрал верхнее место и принялся укладываться, наскоро поздоровавшись. Вагон был плацкартный, то и дело входили и остальные, шумно располагались, заполняя объемы сигаретным и еще без закуски дыханием. Все четыре места теперь были заняты, Леонид оказался через перегородку, но очень скоро вышел и направился к старшому в купе проводников. Внизу как-то быстро вспыхнуло, ему предложили, и он принял, даже присел. Юра, – представился первый, шустрый, видимо, малый, который занимал своим вниманием гораздо больше пространства, чем его физическая субстанция. Забормотали остальные: Доня, Петрович. Юра наливал, небрежно выравнивал уровни, оставляя на палец для волнения и удобства опрокидывания. менделеевка пробудила в нем ораторство и мысли – заговорил о сволоче-начальнике, который подворовывал «упряжки», о продажном профсоюзе, о тех погибших, когда сколько раз говорили о непомерно далеко зависшей бутовой кровлей, но всем было некогда, нужно было гнать план, и уже на наряде начальник участка принял решение вот-вот, завтра в первую смену усилить крепление, а во вторую принудительно сажать, и бригадир умными розовыми щеками затряс, закивал, сдвинул соломенные брови, – а в третью смену оторвался песчаник и отрезанным аккуратно куском пирога ухнул за спинами тысячетонной массой по всей протяженности лавы, снизу до верху, на сто двадцать метров, выпуская и смешивая до взрывоопасной смеси метан… Доня путался в нотах, вторил невпопад, то не поспевая, то забегая вперед, быстро оседая на своем месте, Петрович почти молчал. Скрипели какие-то фразы и колкие взгляды пересекались в центре между полками, перепрыгивая через бицепсы и трицепсы, сквозя сквозь хрящики ушных ракушек. Откуда? – спросил вдруг Юра, – спортсмен, или как? Или спортсмен, – ответил Доня. Было дело до армии. Потом со старлеем, – он ткнул кулаком в воздух, выводя локоть вперед, задевая оконное стекло, и было слышно, как оно гулко вздрогнуло. – Ну и полгода дисбата. Доня зевнул и продолжил о своем, не обращая внимания на смену темы. Наконец, Юра раздвинул воздух и пошел в сторону тамбура, увлекая за собой тесноту. Доня вымученно покачал головой и прикрыл подбородком кадык, осторожно опустив веки. Петрович уже стелился. Виктор потянулся вверх, подсунул под подушку аксессуар с документами и немногими деньгами, вытянулся во весь рост, успел отгородиться закрытыми зрачками – снова вспыхнуло быстро и закусилось мягко внизу, забормотало и закачалось вместе с вагоном, отстукивая колыбельный ритм. В купе не курить, в туалете не гадить, – громко включился репродуктор над головой и смолк щелчком, на мгновение введя тех, кто слушал, в ступор. Но слушали не все. На работе о быте, а в быту о работе, – вспомнилось из давнего своего прошлого, невпопад под гул на первом этаже, непонятный и чужой. Но после которой вспышки, уже без него, колыбельная плавно перешла во второй куплет и под равномерный стук поплыла в ночь, освобождая сознание…