Автопортрет. Стихотворения. 1958–2011 - страница 19

Шрифт

Интервал

Распахни окно – слуховой аппарат

к горлу парка:

перепелиная – спать пора! —

перепалка

и пропитан до сумеречных высот

воздух смолкой.

Возведется и вызвездится небосвод —

все ли смолкнет?

Здесь оркестра, наверное, не собрать —

так, осколки!

Только песне расстроенной замирать

там, в поселке.

В заполуночье кратком не спи,

дремы узник:

что куется кукушкой – копи

в леса кузне.

Сколько все ж ни успел примечтать —

не с лихвой ли? —

начинаешь из будущего вычитать

поневоле.

«Мороз ночной скрепил узор…»

Мороз ночной скрепил узор

дорожный, и скрипуча корка,

и шаг размашистый не скор —

я чутко слышу, вижу зорко:

почти прозрачны облака,

сквозные звезды голубеют,

гул поезда издалека

то нарастает, то слабеет.

«Смеркли сумерки до мрака…»

Смеркли сумерки до мрака.

Двор – полночный ларь,

полный звезд.

Свеча маньяка —

уличный фонарь.

В нем накала лишь для нимба

на верхах столба,

весь баланс его олимпа

в вакууме лба.

Все ль равно в низах и высях:

там звезду в стихи

сковырнул, там искру высек

и вознес в верхи?

Все равно, когда зарею —

золотой метлой

заметет все – все закроет

голубою мглой.

«Есть предрассветное единство…»

Есть предрассветное единство

сознания и бытия,

когда звезды упавшей льдинка

осветит почек острия,

а все высоких рощ убранство

уже под инеем в ногах,

и вдруг означится пространство

миров – цветами на лугах.

И не звезде в кончине быстрой

возобновление прозреть:

Вселенной быть и божьей искрой

в глазах ничтожества сгореть!..

«Влюбленный два мира объемлет…»

Влюбленный два мира объемлет:

в объятиях женщина дремлет,

утишились в ней два ненастья,

две муки – усталость и счастье,

и локоть доверчиво согнут.

Забылись часы и не дрогнут,

и медленно время влачится

дыханием по ключице,

которым влюбленный и занят.

Тем временем в кране на кухне

холодная капля набухнет

и посюсторонностью грянет.

«Люблю прикосновенье трав…»

Люблю прикосновенье трав,

перемещающийся воздух

да искры жаркие костра

в сквозящих звездах.

Но здесь, близ вечности самой,

открывшей щелку,

я все равно хочу домой —

к жилью, к поселку.

Новосибирск. 1967–1968

Погудки

«Вот со смертью…»

Вот со смертью

бессмертие —

шляются.

Смерть идет,

смерть бредет,

что попало

берет,

а бессмертие —

разбирается!

Колыбельная

Голубая ночка,

тихая кроватка.

Баю-баю, дочка,

Следующая страница