– Вот потому ты мать и заставляешь волноваться, – оторвался от газеты отец.
– Димуля, ну я же просила тебя…
– Хорошо, хорошо. Только учти, Маня, что маменькиного сынка взращиваешь. А ему мужская жизнь предстоит. И как он без тебя будет жить-поживать?
Мама укоризненно посмотрела на отца, и тот замолчал, по обыкновению недовольно запыхтев, и снова взялся за газету.
– Садись, сынок, сейчас салатика тебе положу, как ты любишь – морковного. Вареников с картошкой с утра налепила – сейчас горяченьких принесу…
Мама замолчала, увидев выражение лица Николая.
– Что..? Не поешь разве ничего? А я…
Отец снова отложил газету.
– Вот. Вот видишь? Убегает. А ты всё – сыночек, сыночек… эх! – и снова закрылся газетой.
Николай почувствовал себя полным подлецом… Но что ещё он мог сказать – отец всё за него сказал.
– Мам, мамулечка, ну, прости ты меня. Я вечером пораньше приду и посидим мы с тобой, поговорим. А сейчас… ты же знаешь, ты же все понимаешь…
– …Ладно, сынок, – лишь вздохнула мама. – Зубы хоть не забудь почистить, умойся. …А вечером ждём тебя к ужину.
– Как же, как же! Жди-пожди, придёт он к ужину! – это снова отец. А мама только грустно улыбнулась и махнула Николаю рукой – беги уже. И Николай собрался выскочить из гостиной, но мама окликнула его.
– Возьми, вот. Приготовила для тебя и Лены… твои же любимые, пока тёпленькие.
– Мамуля, лучшая ты у меня на всём целом белом свете!
Взял кулёк с ватрушками, ещё раз чмокнул маму в щёку, выскочил в коридор, положил кулёк на полочку под зеркалом, кинулся в ванну, тщательно поскрёб щеткой во рту, плеснул в лицо водой, пронёсся к себе в комнату, натянул брюки, схватил рубашку и уже на бегу, заправляя её в брюки, вспомнил про мамины ванильные ватрушки. Вернулся к зеркалу, и, протопав обратно на выход по небольшому коридору, сорвал с вешалки куртку и хлопнув входной дверью, «выкатился» на лестничную площадку. Четыре этажа пролетел на «автопилоте» и наконец оказался на улице – в нос ударил пряный осенний аромат – воздух, настоянный на опавших листьях, согретых солнцем. Оно ярко светило, высвечивая собой чистую синеву неба и играя рыжей листвой деревьев… и в воздухе почти не было осенней стылости.
«Так, пять минут, и я у Ленки. Бего-ом, марш, курсант Хрусталёв!»