Отец уходя на тот свет, видимо уже видел, то что остальным не доступно.
– Ты сын, – Говорил от кашляя и задыхаясь, делая уже последние свои вздохи. – Спаси мой народ. Сделай все что я не с умел. Я уже знаю ты сможешь.
– Отец, я сделаю все. Но я не знаю, как вылечить больных и спасти от зарождения остальных. – В отчаяньи говорил ещё ребенок.
– Ты больше не имеешь право на детство. – Кашлял отец. – У меня осталось несколько минут. У главного гази́льщика, того которого все считали дураком есть снадобье жаркое, как сорокоградусная жара. Только он не правильно употребляет это бесценное лекарство. Возьми у газильщика его гозилку. Опрыскай ею все платки и вдыхайте ее пары. По три раза в день. Чтобы лёгкие наполнились ее парами. Так и выздоровеете. Только дышать не пить.
– Так почему же ты сам не сделал этого? Если все так просто?
– Я был дураком и считал дураком, того газильщика. А ведь он почти единственный здоровый в племени.
– Давай и тебя за одно вылечим.
– Нет. Я уйду а ты будешь великим.
С этими словами вождь умер.
А на небе уже сиял алый рассвет, такой же алый. Как пески Красной пустыни.
В шатер вошла его мать Фариде. Глаза и волосы ее были черны, ка́к и ее жизненная на данный момент пропасть.
Она поняла, что мужа ее нет.
– На кого же ты нас покинул. – Забилась она в истерике. И плачем уже возвестила весь народ о том, что вождя их больше нет.
– Все мы погибли! – Народ рыдал
– что сказал тебе отец! Мы мы все погибнем! – Вломились они а шатер погибшего вождя.
– Нет, мы спасены!
Молодой вождь Генрих. Пошел в направлении рваного шатра. Стоявшего на отшибе. Возле него сидел седоватый и лысоватый, худой светловолосый, мужчина. Он был измучен. Его темные скорее всего в отца глаза были грустные. В одной руке его бутылка. Другой на добытой где-то бумаге он рисовал все что видел. А именно погибающий в красных песках народ и кровавый над ними рассвет.
– Как тебя зовут талант художника? – Спросил вождь Генрих.
– Рамзоре Онг. Я рисую для себя, я же дурак. – Грустно перевернул в своей душе не справедливость жизни, этот не справедливо отвергнутый обществом человек. Теребя в душе эту рану, он даже не открывался от рисунка.
– Отныне ты не дурак. При мне ты будешь спаситель наших душ. Отец сказал твоя газилка исцеляет. – Смотрел на его рисунки с восхищением Генрих.