Показалась серая хрущёвка, где жил когда-то дядя Андрей. Вспомнился терпкий запах маминых духов. Забитая электричка Волосово – Петербург. Балтийский вокзал. Четыре пролёта метро и двадцать минут пешком. Сколько мне было? Десять? Одиннадцать?
Резкий гудок вырвал его из детства.
Красная, вызывающе бабская тойота «кентавр». Мокрое стекло опущено.
– Ерохин?! …Ты? А я думала обозналась.
Он склонился к окну. Из серого полумрака взгляд выхватил спадающие рыжие локоны с каштановым отливом. Сумрак укрывал лицо, но память уже дорисовала изумрудно-зелёные глаза.
– Элина?
– Эли-на, – передразнила она растянутым баском, – Когда-то я была просто Элькой. Садись.
Он сел, погрузившись в запах косметики и новой машины.
– Ну здравствуй, Серёжа, – она жадно сканировала лицо, – А ты изменился. Поседел, – склонила голову набок, – Особенно на висках, – и выдохнула в грустной усмешке, – Да-а. Девятнадцать лет не прошли даром. Как там говорят? Седина украшает мужчин. Тебя точно не испортила.
Элька! Не может быть.
Буквально на днях он вспомнил её. И представил солидной, возможно располневшей дамой. Чьей-то матерью и женой.
А она всё та же – шустрая, рыжая, озорная.
– Элька, – протянул Сергей, – Ты как здесь? …Как вообще? …Как живёшь? Я даже не надеялся тебя увидеть.
– Видимо сильно искал. С ног сбился, – Она снова улыбнулась. И улыбка далась ей тяжело. Махнула рукой, – Не будем о грустном. Давай я тебя подвезу. Тебе куда?
– Да мне здесь… Неподалёку. …До метро, – с трудом выдавил Сергей.
– Ну до метро, так до метро.
До метро на машине – рукой подать. Но слово за слово, и дорога, кружась и изворачиваясь, привела во двор многоэтажного дома.
Лифт открылся на шестом этаже. Элька выпорхнула. Щёлкнул замок.
– Ерохин, Заходи.
Крохотная прихожая, залитая мягким светом.
Направив Сергея в комнату, Элька юркнула на кухню.
Он остановился перед овальным зеркалом. Усталое напряжённое лицо с невесть откуда вылезшими морщинами у глаз и на лбу. Он расправил лоб, поиграл бровями и прошёл в комнату.
Бледно-васильковые стены с замысловатыми узорами. Невесомая тюль. Препоясанные шторы цвета морской волны. Сергей вспомнил своё голое окно в общаге и вздохнул.
Уют, о котором он не задумывался, окутывал ласковым бризом, затягивал и растворял. Ерохин сел в кресло перед журнальным столиком и ощутил редкостное блаженство просто от того, что он здесь. Домашнее тепло исходило от стен, гравюр, расписных тарелок, брелочков и сувенирчиков; от бездны непонятных безделушек, расставленных по полочкам и уголкам нехитрой мебели. Откинув голову, он растёкся по плавным изгибам кресла.