В кафе, которое она покинула вслед за Артемием Ивановичем два часа назад, все было по-прежнему, только накурено было больше да народу поубавилось. Ушел Казак с Светлявской, и еще несколько пустых мест было за столами. Шумели, галдели, пьяный Лёв Посудкин клевал носом в углу.
– Фанни, ты что?! – проснулся он и уставился на турнюр, по-прежнему болтавшийся на животе. – Ты беременна?!
– Товарищи! Нашего Гурина схватила русская полиция, – возгласила она, не обращая внимания на Посудкина. – Я сама видела, как двое шпионов тащили его к реке, чтобы утопить. Один из них – мусье Кун, который шпионит за нашей типографией. Я хотела помешать им, но не смогла. Меня саму сбросили в реку! Бежим, поможем ему!
В кафе повисла испуганная тишина. Все в оцепенении смотрели на Фанни, всегда одетую, словно на модной картинке, а сейчас стоявшую посреди комнаты в мокрой юбке, с которой вода растекалась по полу, с мокрыми растрепанными волосами, которые она безуспешно пыталась поправить дрожащими пальцами.
Посудкин встал, покачиваясь, и сказал:
– Твой Гурин – шпион!
Он окинул налитым кровью взором сидевших в кафе соплеменников. Те непроизвольно встали.
– Но Лёв, Гурин не шпион! – возмутилась Фанни. – Его самого хотят убить!
– Я приехал сюда из Цюрих к революционеры, а нашел здесь одни меммле и баб! – неожиданно сказал Шульц. – Каждый секунда дорог! Das ist Goldes wert! Вы, Посудкин, есть горазд говорить и делать ничего! Вашу рука, товарищ Фанни. Мы вдвоем спасем Гурин.
Немец достал из сюртука револьвер, чем безумно перепугал всех присутствующих.
Поднялся неуверенный галдеж.
– А что, пойдем, поможем! Вон, у него и револьвер есть!
– Я тоже сейчас за револьвером схожу.
– А мне надо носки теплые одеть.
– Я никуда не пущу вас, мадемуазель Березовская, пока вы не переоденетесь, – решительно заявила мадам Гриссо. – Я не хочу, чтобы нашей коммуне пришлось оплачивать очередные похороны.
Мадам взяла Фанни за руку и поволокла на кухню.
– Мсье Гриссо! – обратился пристыженный Шульцем Посудкин к хозяину. – Не одолжите ли нам ружье?
– Ружье я вам не дам, – ответил Гриссо. – Вы его пропьете или потеряете.
– Да разве в вашей дурацкой Женеве ночью что-нибудь пропьешь!
– Ваш полковник Соколов, еще когда был здесь, мои рога со стены сумел пропить в три часа ночи. Я сам выкупал их потом у вокзала.