Витькин коммунизм. Рассказы и были - страница 5

И все же иногда он гулял в сквере, находящемся недалеко от дома. Здесь, на лавочке, в аллее, что ведет к бюсту Карла Маркса, он посиживал в хорошую солнечную погоду, читая газету, или просто, отложив прессу, смотрел на белую с синей луковицей церковь напротив, удивляясь бесполезности ее красоты. Однажды, сидя вот так на лавочке, он увидел идущего через сквер такого же как и он пожилого человека с палочкой, и этот человек показался ему знакомым. Человек остановился напротив лавочки, как бы переводя дух, и пристально посмотрел на Богомолова, однако, не поздоровавшись, застучал палочкой дальше. Это не понравилось Богомолову. С тех пор он стал время от времени ловить себя на ощущении, будто из-за кустов кто-то за ним следит, и иногда этот кто-то был настолько близко, что Богомолов чувствовал сзади его дыхание. Не раз он пытался засечь неизвестного соглядатая: резко, насколько позволял шейный остеохондроз, оборачивался (чем однажды ввел в большое недоумение шедшую позади толстуху), тыкал палкой в кусты – но все совершенно бесполезно! Соглядатаю всегда удавалось вовремя скрыться, очевидно, он был гораздо моложе и проворнее, однако не исчезал совсем, а продолжал наблюдение откуда-то издали. А однажды, когда Богомолов уже совсем близко подошел к своей излюбленной лавочке, дорогу ему перебежала кошка. Не черная, правда, – в тигриную полоску, но четырхнувшись, старик остановился и предпочел вернуться, намереваясь достигнуть другой лавочки. Но не успел сделать и двух шагов в обратном направлении, как кошка, но уже другая, какая-то в дым серая, метнулась ему наперерез. Богомолов растерялся и встал, словно наткнувшись на стену. Постаравшись взять себя в руки он принялся размышлять что же следует далее совершить… Оглянулся туда и сюда, надеясь, что случайный прохожий пересечет кошачьи маршруты, но дорожка была пустынна, только сусальный Карл Маркс, труды которого он исправно и аккуратно конспектировал всю жизнь, безмолвно взирал на него выпученными глазами из глубины аллеи с тем выражением, с которым орнитолог созерцает проколотую бабочку. Кстати, бабочки здесь тоже порхали с цветка на цветок, свободно и бездумно. Может позвать кого, крикнуть, что плохо с сердцем?… Но кто его здесь услышит? Помощь пришла неожиданно в виде розово-синего с белой полосой мяча. Откуда ни возьмись он косо вылетел из зеленого кустарника, стукнулся о дорожку и, раза два, подпрыгнув, покатился, закувыркался синим и красным, все медленнее, медленнее и остановился у самых ног Богомолова. Ветви раздвинулись, и возник малыш лет девяти, разгоряченный игрой краснощекий толстячок с белобрысым ежиком и выпуклыми глазенками. Открыв рот, он уставился на Богомолова, ожидая от него естественных ответных действий, как то: сердитое замечание или же, подталкивание палочкой мяча в его сторону… Однако Богомолов оставался безмолвен и неподвижен. Чем-то озадачила малыша эта неподвижная похожая на старого аиста или, скорее, коршуна, фигура старика. А что если дед вздумал присвоить его мяч?! – Но нет, он никому не собирается оставлять свой мяч затак! И с яростным сопеньем малыш бесстрашно кинулся вперед, пресек кошачий маршрут, наклонился за мячом, и когда он наклонился, его белобрысый затылок был так близок, что Богомолов мог бы без труда прикоснуться к нему кончиком палки. Крепко схватив мяч, малыш кинулся прочь, вторично пересекши маршрут, и только теперь Богомолов, не спеша, двинулся домой: сидеть на лавочке ему уже расхотелось. Было совершенно очевидно: на улице он менее защищен, чем дома. Сидя в кладовке, он созерцал розовые цветочки на желтых обоях, испытывая приятное ощущение наконец-то достигнутой безопасности и надежности. Иногда, правда, стенка кладовки колебалась и растворялась, и перед ним оказывалось все то же Хитрое Болото, чавкающие в грязи сапоги, гул сосен, ямы, быстро заполняющиеся водой… В спецмероприятиях он принимал участие всего несколько раз. «Далать куклы» – так между собой их называли сослуживцы. В отличие от некоторых стрелков стрельба по людям не доставляла ему удовольствия, и он предпочитал как можно скорее заканчивать с этой процедурой. Его учили: «Кто не за нас, тот против нас!», уничтожение врага – почетная обязанность. Он рано понял, что жизнь – волчья борьба и ничего более, а все остальное – выдумки для дураков и легковерных, но надо, надо выкрикивать эти лозунги, клятвы, надо делать вид что ты веришь, тужиться верить – таковы правила игры, и он кричал выкрикивал эти лозунги на партсобраниях и политзанаятиях, рвал на груди гимнастерку и чем громче кричал, тем больше разрастался в нем животный ужас, которому надлежало поклоняться. Угрызений совести он не испытывал, пусть их выдумывают всякие писателишки и интеллигентики. Он исполнял дело, которое от него требовало общество, все общество, так что если уж говорить о вине, то рыльце в пушку у всех! Шумели сосны над Хитрым Болотом, валялись на земле куклы в драных лохмотьях… Почему-то после акции сосны шумели особенно громко и явственно. После исполненного государственного дела стрелки могли немного расслабиться: пили спирт. Они почти никогда не смотрели туда, где лежали они – враги, ставшие в момент куклами. Хотелось поскорее вернуться домой, в тепло и навалиться на бабу: почему-то после исполненного революционного дела особенно сильно томила похоть. …Сквозь ледяной туман болота начинали проступать розовые цветочки обоев и он думал о том, что сейчас молодым живется куда легче, все ж значит не зря… не зря… Спасибо государству! Легко живется молодым, слишком легко. Вот у Егора – и машина, и квартира… А результат?… Глушит водку с утра до ночи с дружками в гараже… внучка тоже непутевая, вечерами в дом не загонишь. А тогда все его имущество умещалось в солдатской тумбочке, которая стояла в изголовье кровати казармы (даже после того как получил погоны офицера). А эти бесконечные северные зимы, морозы тяжелая сибирская река, серая тайга и серые вереницы заключенных и конвой, конвой в любую погоду… Спасибо государству отблагодарило: трехкомнатной квартирой в центральном районе страны, где нормальный климат, и кое-что на книжке осталось: шесть тысяч, сумма по нынешним временам невиданная – хоть машину сразу покупай! Мысль о сберкнижке наполняла его тихим блаженством, но в следующий миг он чувствовал тревогу: «На месте ли?"… Потихоньку, чтобы никто не заметил, он частенько ее перепрятывал, когда оставался в доме один. Он знал, как мечтают домашние заполучить эти денежки – и жена, и невестка, и сын… да и внучка туда же глядит: с чего это вдруг она такая добренькая стала?!