– Начальник! Куда это меня? – спросил Паша.
– В БУР, – ответил один из конвоиров.
– Хорошие дела! – удивился Паша, – Не успел ещё режим нарушить, а уже в БУР закрываете?
Конвоиры молчали.
Шмон был тщательным и недолгим. Пашу Аптекаря и его сумку буквально вывернули наизнанку. Под запрет попали сигареты, чай, семечки и сало.
– Лицом к стене! – скомандовал конвоир.
Паша упёрся взглядом в облупившуюся стену. Лязгнул ключ в замке, и дверь камеры отворилась. Паша зашёл вовнутрь и уверенно огляделся. В камере находилось шесть человек.
Аптекарь начал вглядываться в лица, и чем больше он вглядывался, тем шире становилась его рандолевая улыбка.
– Да ладно! Да не может быть! – воскликнул он. – Я в хату попал или на союзный сходняк?
– Аптекарь! Ты, что ли? – подал голос седоголовый пожилой арестант, сидящий ближе всех к двери.
– Я! Здравствуй, Дядя Гера! Привет, Автандил! Как Тбилиси? Это кто рядом? Никак Гоча Молодой? – Паша неторопливо ходил от одного сидельца к другому, – Вова Толстый, Хохол! Здорово, бродяги! Рулявый? И ты здесь?
Поздоровавшись со всеми присутствующими, Паша уселся на свободную шконку.
– Вы чего такие мрачные? – спросил он, ещё раз осмотрев всю компанию.
– А чего веселиться – то? – произнёс Дядя Гера.
– Не, ну понятно, конечно… «Серый волк» и всё остальное, – Аптекарь поудобнее уселся на шконке, – но с такими-то людьми…
– Вот именно, что с такими-то людьми… – невесело подтвердил Дядя Гера,
– Ты, наверно заметил, что здесь одни законники собрались? Мужиков нет, шнырей нет, петухов и прочей шушеры тоже нет. Никого нет, кроме нас.
Паша ещё раз осмотрел камеру.
– Или ты сам будешь, – продолжил Дядя Гера, – шконку заправлять, полы мыть? Параша опять же.
До Аптекаря начало доходить.
– Думаешь, что больше никого не закинут? Другой масти?
– Не думаю, а уверен. В этом-то и весь их мусорской, козлячий смысл. Паршивого мобильника не достать, с волей не связаться. А знаешь, кто здесь чалится?
– Кто? – игривое настроение Аптекаря как дождём смыло.
– Беспредельщики, отморозки и негодяи, которых мы приговорили. Хозяин им только маякнёт, и они нас живьём сожрут.
Паша молчал. Он смотрел на густо зарешёченное окно под самым потолком, в котором догорало июльское солнце.