А еще она пекла нам блинчики! В конце февраля – начале марта мы выходили на окраину Гарша, где росли клены. Острыми металлическими лезвиями мы наносили на их стволах глубокие борозды. Через какое-то время борозда становилась коричневой. Магистр Мартен брала пальцем коричневый сок и проводила каждой из нас по губам. Это была первая наша сладость после Дня Феминизма, и она всегда казалась такой… необыкновенной!
Странно, ведь наш мир дает нам возможность получить практически любое удовольствие. Неаппетитная масса из планктона с помощью вкусовых добавок превращается в любое известное в истории яство. Пусть мы потеряли девяносто процентов биосферы, но вкус блюд из давным-давно исчезнувших растений, животных и грибов нам доступен, стоит лишь захотеть. Но сладость того кленового сиропа, взятого пальцем из ранки на стволе живого дерева, почему-то совершенно иная, какая-то… не от мира сего. И я могу вспоминать ее спустя годы, а вкус даже ресторанного деликатеса забуду уже через несколько дней.
Мы собирали патоку, а через несколько месяцев, в обычный, на первый взгляд, день, магистр Мартен вечером (это всегда было именно вечером) звала нас к себе в коттедж.
Летнее солнце играло золотыми пятнами по стенам; пахло медом, патокой, пшеницей (эти запахи можно было найти в общественной ароматеке) и чем-то таким, что мы не могли понять тогда. Но я сразу подумала, что именно так должно пахнуть в Форпосте, том последнем поселении людей у стены ледника, о котором рассказывала нам магистр Мартен. В городе, где дома построены из ледяных глыб, но сохраняют тепло, где люди ходят круглый год в меховой одежде и термобелье, и у многих отморожены пальцы и уши. Иногда я задавалась вопросом – зачем люди вообще живут в подобном месте, и лишь намного позже поняла, что совсем не по своей воле.
Лепешки магистра Мартен казались чем-то не от мира сего, они были сладостью, воплощенным наслаждением. Они словно таяли во рту, превращаясь в чистое удовольствие. Как разительно отличались они от всего, пробованного нами раньше! Это была более, чем пища, кроме насыщения и удовольствия вкуса она приносила что-то еще, непонятное, какое-то ощущение покоя, подобного которому я никак не могла найти впоследствии.
«Стася, ты слишком много размышляешь, Стася, ты слишком много вспоминаешь…» – тихонько напевала я, принимая душ. Душ, кстати – одна из немногих вещей, которые мне не нравились в Гарше. У тебя есть семьсот двадцать секунд на то, чтобы вымыться; следующий душ будет доступен через семьсот двадцать минут… Конечно, понятно, очистка воды от различных загрязнений – занятие недешевое, и бездумно тратить драгоценную жидкость нельзя, но меня не покидало ощущение, что в таком режиме есть какой-то совершенно иной смысл, поскольку вступившие в союз или просто достигшие определенного статуса и живущие в коттеджах могли принимать ванну.