А во-вторых, может быть, для того, чтобы все-таки понять себя. Свою нелогичную тягу к вещам даже не запретным – к абсолютно бессмысленным, да к тому же опасным. Нет, только ненормальный хотел бы вернуться в эту варварскую эпоху. Но вот в чем вопрос, нормальна ли я, если интересуюсь этим? Я пыталась себя убедить, что мой интерес чисто научный, но тщетно. Я прекрасно понимаю, что здесь задействовано что-то совершенно иное, отличное от процесса познания. Потому мне остается одно – с головой уйти в учебу, но сухие строки формул и цифр не спасают от этого странного чувства, в котором тревога смешана с предвкушением.
– Ковалевска! Да что с Вами сегодня творится?
– Влюбилась, наверное, – послышался ехидный голосок нашей старосты, тачи Гибсон. У нас с Гибсон негласная конкуренция; мы обе тачи, обе хорошо учимся и обе считаемся привлекательными. Вот только у Гибсон есть своя неко, третьекурсница Ани Мей, а у меня неко нет. И Гибсон считает, что я горделивая, зазнавшаяся сучка.
Ха! Если бы это было так, я была бы просто счастлива! К счастью, Гибсон слишком глупа для того, чтобы строить более сложные предположения. Но мне от этого не легче. Честное слово, быть зазнавшейся сучкой куда легче, чем человеком, не понимающим и отчасти даже боящимся себя.
– Я слушаю, – стараясь не выдать обуревающие меня эмоции, спокойно ответила я. – Вы говорили о выявлении принстонской нейропатологии. Если Вы хотите, магистр Лару, я могу рассказать Вам всю процедуру анализа Формана-Эппса, включая те моменты, на которых…
Магистр Лару, пожилой укэ с коротко стрижеными некогда русыми, а ныне седыми волосами и печальными водянисто-голубыми глазами, покачал головой:
– Не надо, Ковалевска. Я верю, что Вы знаете, может быть, и лучше других. Но слушать лекции все равно необходимо. Повторение не зря называют матерью учения; Вы можете обратить внимание на нечто, ускользнувшее от Вас, можете найти что-то, какую-то проблему, ранее незамеченную или ответ на какой-то еще нерешенный вопрос, даже, простите за архаичное выражение, озарение, не мистическое, а вызванное только лишь концентрацией внимания. И не забывайте, что принстонская патология – это не просто тяжелый, но и трудноустанавливаемый диагноз, а любая ошибка пренатального терапевта оборачивается искалеченной жизнью.