– Я не чувствую себя… Я не смогу дать ему для жизни все то, что считаю нужным! – полукриком говорила она. – А если что-то не так сделаю? Потом у ребенка травмы будут психологические! Да ну тебя! Вам, мужчинам, куда вам до этого… Вы все равно не поймете, эгоисты… – она пренебрежительно замахала руками.
Для Акима все сказанное было настолько шокирующим и неестественным, что он зашагал к Лие и ласково взял ее за руку:
– Дорогая, надо успокоиться. Пойдем сядем, и ты мне скажешь, откуда в твоей доброй головке такие страшные мысли…
Женские эмоции обвинения широки и масштабны, границы ничем не очерчены, а точек пересечения никаких. Понуро стоять пока жена-мама отчитывает мужчину-мальчишку, вот что остается. Просто ждать, пока она утихнет и уйдет. Ничего неясно, непонятно в ее рассуждениях и в плаксиво-колючем гневе…
Лия грубо отдернула руку, и Аким впервые за пять лет увидел ее миниатюрный кошачий оскал и взгляд, в котором блеснула ненависть.
– Ты хоть можешь себе представить, что такое роды, – зашипела она на него исподлобья. – Вообрази себе несколько часов неудачных попыток вытолкнуть из себя, а если не получится, доктора просто разрежут тебя!
– Но так всегда было, есть и будет, Лия, – уверенно сказал Аким.
– Ты хочешь видеть мои ноги, мои чудесные, красивые ножки, – у Лии, наконец, выступила слеза, – густо украшенными сеткой из вен? Бедра мои, Боже мой! Они станут широкими!