– Ну мы же не близнецы, – хмыкнула Жозефина Геннадьевна.
– Да, просто однофамилицы. И эти, как их, одноотечественницы?
– Самое смешное, так и есть, – она посмотрела на меня в упор. – Я хотела с тобой об этом поговорить. Никакие мы не сестры.
Так. А вот это уже интересно. Я только обрела сестру – вестимо, родную дочь Геннадия Козлюка, которую, в отличие от меня, он воспитывал и от которой не бегал по белогорским истоптанным улицам, – а она сразу же от меня отказывается!
– Нет, так не пойдет, – серьезно сказала я. – Ты сказала: «здравствуй, сестра», отвечай за свои слова.
– Я за эти слова тридцать лет отвечаю. Пора перестать. Никакой тебе папа не отец.
– Прекрасная фраза, кстати, – заметила филолог Антонина.
– Неважно. Поверь мне. Папа порядочный человек. Странный, но порядочный. Ты ведь даже не похожа на него. У тебя уши не оттопыренные. Так хочешь услышать правду?
Уши – это аргумент. Я внимательно оглядела уши Жозефины Геннадьевны. Они светились розовым на вечернем летнем солнце, которое пробивалось сквозь прикрытые жалюзи. Кажется, она спросила, хочу ли я узнать правду о Геннадии Козлюке и его ушах.
– Хочу правду, да. Только я не злюсь на твоего папу. И не претендую на его наследство или любовь. Тогда зачем это все?
– Давай съездим вместе в Белогорск, – предложила Жозефина. – На моей машине. Сейчас как раз пробки, я много что успею тебе рассказать по дороге. И если возникнут дополнительные вопросы, заедем к папе и зададим их. А потом спокойно к своей маме пойдешь. Ладно? Перевод я тебе заочно утверждаю – в знак доверия. Я тут главная по брошюрам и йогуртам.
И мы с Жозефиной Геннадьевной поехали на родину.
Поздно вечером я позвонила в мамин белогорский домофон.
– Кто-о? – пискнула дверь от имени мамы.
– Твоя дочь, – представилась я без особенной, впрочем, уверенности.
– Ой, – испугалась мама металлическим голосом. – Что-то случилось? Кузя спит уже.
– Все отлично, – уверила я. – Ты можешь открыть дверь?
– Точно ничего не случилось?
– А если случилось, не откроешь? – домофонный разговор затягивался. Хорошо, что бабушки, вмонтированные в лавочки, уже разошлись по домам.
Дверь протяжно запищала, и я в два прыжка оказалась на втором этаже. В руке у меня был пакет с пирожками, а на лице, думаю, выражение крайней решимости.
– Откуда пирожки? – завела мама светский разговор.