– Но, мама, если змея меня съест, разве я тогда не превращусь в какашку? – спросила я.
Мама засмеялась и ответила, что именно это со мной и случится.
Помню, как не хотела верить в мамину историю о корове и змее, но все же ее трюк сработал, и я стала плавать гораздо осторожнее – и я осторожна до сих пор.
Время, когда мы жили в пещерах, было для меня в основном счастливым, и вовсе не эти воспоминания являются мне в кошмарах. Труднее всего было найти еду или бороться с голодом, если найти ее не получалось, а также стараться не встретиться с ядовитыми змеями, пауками и скорпионами. Помню, как однажды проснулась среди ночи оттого, что по моему бедру ползла гигантская ядовитая сколопендра [2]. Стряхнув ее, я придвинулась поближе к маме и снова заснула. Мне было тепло и спокойно. Я все повторяла за мамой и целыми днями играла с головастиками и прочей живностью.
Однажды я нашла в пещере птичье гнездо с пищащим птенцом. Мама сказала, что его мама-птица не хочет возвращаться, потому что боится нас. Я решила, что мы должны спасти птенца, и это желание – помочь и защитить его – было невероятно сильным. Я стала ухаживать за маленьким птенчиком. У него был оранжевый клюв, а сквозь нежный черный пушок проглядывала розовая кожица. Так я и назвала его: Пушок. Пушок чирикал, открывая и закрывая клюв. Мама сказала, что он хочет есть, и я взяла немного риса из старой склянки, в которой мама готовила еду. Я попыталась накормить птенца липким рисом, но безуспешно. Тогда мама осторожно взяла Пушка из моих рук, убила жучка, раздавила его и скормила птице. Помню, какое счастье я испытала, видя, как малыш ест. Когда я спросила маму, выживет ли Пушок, она лишь ответила, что рано или поздно он все равно умрет, но пока он с нами и все хорошо. Когда я спрашивала, умрем ли мы сами, она отвечала, что мы всегда будем вместе.
Меня этот ответ не устраивал, но именно этого мне и хотелось: быть всегда рядом с мамой. Тогда я еще не знала, что такое смерть – лишь то, что когда кто-то умирает, ты больше не можешь его видеть. Иногда, закрывая глаза, я думала, что я единственное живое существо – ведь я больше никого не видела. Но я отчетливо помню: уже тогда я понимала и чувствовала, что в смерти нет ничего хорошего.
Мама почти всегда говорила мне правду, какой бы горькой она ни была.