Две недели мы с Перемутом на вырученные деньги объедались мороженым.
ЭПИЗОД ЧЕТВЕРТЫЙ
Август. Жара не спадает. В те времена у нас климат был континентальный, зимой морозы доходили иногда до минус сорока, а летом часто и подолгу бывало плюс тридцать с хвостиком.
Я пришёл от Кирилла, там мы мастерили с ним шпаги, перевязи и костюмы мушкетёров, готовясь к великой дуэли с гвардейцами кардинала Ришелье.
– Иду на огород сорвать укропчику и лука, – говорит мне прабабушка Аня, – а он уже копается в сарае, как землеройка какая-то. И когда только успел пробраться, Булька же молчал.
– Бушка, он собаку давно прикормил, а уж проникать незаметно куда угодно умеет лучше любого разведчика. И ведь никогда ничего не прикарманит, всегда покажет свою находку.
Я, кстати звал её Бушка, а бабушку Ли́ду часто просто Лиду́, именно так, с буквой «у» на конце имени. Ну, сокращенно от Лидусь, как ее звала Бушка.
В этот момент на пороге кухни появился Перемут, показав пустые ладони. Это означало, что не попалось ничего достойного внимания.
– Пошёл «огурец», – слегка торжественно заявил он.
– Ого! – воскликнул я. – Когда пойдём?
– После обеда, лучше часиков в пять, солнце пониже, будет хорошо видно.
– Бушка, дай нам чего-нибудь пожевать, не обязательно от пуза.
– Можно и от пуза, – поправил он, – в воде быстро остынем.
«Огурцом» у нас называли замечательную рыбку снеток, пяти сантиметров в длину, прозрачную с чёрными глазами бусинками. Называли так из-за запаха: только что вытащенная, она действительно пахла свежим огурцом. В определённое время она появлялась большими стайками и легко ловилась сеткой, если знать места и способ. Зажаренная на сковороде в подсолнечном масле, она давала полное ощущение, будто ешь мелкую вермишель.
В сороковые годы Волга в районе города была невероятно загружена и захламлена. Помимо двух переправ – пассажирской и грузовой – и колёсных пароходов дальнего действия, между берегами сновали десятки маломерных судов, разных катеров, катерков, буксиров, швертботов и яхт, принадлежащих спортивным обществам и пр. Прибавьте появившееся после 1943 года изрядное число немецких железных самоходных барж, а также огромные длинные плоты брёвен сплавного леса, прогоняемые через шлюз из водохранилища, многие из которых неделями стояли на якорях обычно у нашего более мелководного берега.