– Сколько себя помню, я всегда рисовал – карандашами на бумаге, мелками на картоне, углем на холсте. Лет с двенадцати начал писать маслом. Родители всю эту творческую деятельность, мягко говоря, не одобряли. По замыслу родственников, я должен был стать доктором. Доктором! Большую нелепость трудно себе вообразить.
– Почему?
– С самого раннего детства передо мной лежала только одна дорога – прямая как стрела. Я видел себя с кистью, с карандашом, с рапидографом, но никак не со стетоскопом и не со скальпелем хирурга. Позже отец признался, что его сильно огорчали мои успехи. Ему хотелось, чтобы все это – картины, рисунки, стихи, проза, – получалось у меня гораздо хуже, чем оно получалось, и, убедившись в собственной несостоятельности, я прислушался бы к его совету и пошел в медицину.
– Но тебе по крайней мере не запрещали рисовать и сочинять?
– У меня была школьная тетрадь в красном коленкоровом переплете, куда я записывал все свои мысли, фантазии, диалоги вымышленных героев, которые позже планировал вставить в рассказ или роман, собственно рассказы, эссе, путевые заметки и прочее. Однажды во время уборки матушка обнаружила ее, почитала и отправила в мусоропровод. Наверное, это был намек, что пора браться за ум. Обнаружив пропажу, я устроил в квартире страшный погром. Столовым ножом располосовал двери, переломал табуретки, побил стекла в дверцах буфета… Меня душила такая дикая ярость, что я почти ничего не соображал. И совсем не чувствовал боли. Рассадил руку в двух местах и заметил только тогда, когда начал поскальзываться на своей крови.
– И что было…
– Окончательно выбившись из сил, я покинул место преступления и вернулся только на следующий день, после того как мои родители подняли на ноги весь микрорайон.
– Ничего себе! – содрогнулась Вера. – И что было дальше?
– Меня показали детскому психологу.
– Только и всего?
– А ты чего ждала? – полюбопытствовал Алекс.
– Что ты получишь ремня по крайней мере.
Он усмехнулся, не отводя глаз.
– Что? – Вера слегка подтолкнула его в бок. – Не было такого?
– Нет.
– Ни разу?
– В детском и подростковом возрасте – ни разу.
– Рос, как сорняк, – продолжала посмеиваться Вера, видя, что он смущается, и получая от этого странное удовольствие. – Безобразие.
– Считаешь, это плохо?
– Считаю, это неправильно.