– Его глаза не выносят света.
Рэй чувствовал, что Нэйджел начинает сердиться, более того, говорит неправду. Он всегда умел отличать правду от лжи. Всегда. И этому тоже его научила Сейзмире.
– Значит, изредка он выходит? И куда же идет?
– Просто гуляет по коридорам Дзартушти.
Представив себе это непостижимое обреченное существо, одиноко бредущее во мраке каменного подземелья, Рэй содрогнулся. Но пока оставалась надежда получить ответы хотя бы на некоторые вопросы, он продолжал их задавать.
– Он гуляет днем или ночью? А если кто-нибудь случайно окажется там в то же самое время?
– Если кто-то окажется там в то же самое время, – сухо произнес Нэйджел, сделав ударение на слове «кто-то», – я ему не завидую. В лучшем случае он заблудится, и его кости отыщут лет через двести-триста. В худшем же, – он усмехнулся, глядя на Рэя с неприкрытой угрозой, – Нессарх сделает все, чтобы избежать нежелательной встречи, но если его попытаются преследовать, убьет, просто поцарапав. Его кровь ядовита.
– Ядовита? – Рэй почувствовал, что земля уходит из-под ног. – Но кто же он, во имя Великого Духа? Он что, не человек?
– Он больной человек, – сказал Нэйджел очень тихо.
И не добавил больше ни слова.
Непредсказуемый, одаренный, опасный – день за днем он пребывает здесь, в этих подземельях, между мальчиком и калекой… Рэй имел весьма смутное представление о том, чем занимается Нэйджел в те дни, когда не сопровождает его или другого ученика к верхнему ярусу Поющих Галерей, но видел его идущим либо туда, либо оттуда, довольно часто.
Когда ученик или проситель ступает во тьму таинственных покоев, где возлежит в своем кресле Нессарх, проводник остается снаружи, а когда выходит, проводник уже снова там. Но беседа иной раз длится часами! Не может же он часами стоять и ждать. Возможно, даже наверняка, он уходит и занимается своими делами до тех пор, пока не приходит время сопровождать гостя наверх. Но как он определяет, что время пришло?
– Кто это был? – спросил Рэй, стоя на почтительном расстоянии от провала и рассматривая свою руку, обожженную дыханием призрака.
Нэйджел медленно сгреб со лба светлые волосы, такие же светлые, как у Сейзмире, шагнул к парапету, взялся руками за перила. Вся его поза выражала печальную задумчивость. Внезапно он нагнулся и бросил в пасть гигантской трещины несколько злых, отрывистых фраз на чужом языке. Снизу донесся страдальческий стон.