Деда, конечно же, испытывает все это сам по себе. Но его же никто и не заставляет.
За моей спиной окно, и из открытой форточки в кухню, словно порывы ветра, то и дело врывается смех. Я знаю, что это смеется Динарка. Я еще не видела ее. Но это точно она.
Бабушка тоже это знает и резко перестает злиться. Но не потому, что Динаркин голос ее успокаивает, а потому, что этим-то она меня и поймает.
– И еще, – испытующе глядя на меня, медленно говорит бабушка. – Каждый день, прежде чем идти гулять, – последнее слово она произносит особенно ядовито, – ты обязана мыть пол в квартире.
Обязана. Ну да.
Я невольно оглядываюсь на окно, и это равносильно вопросу:
– Даже сегодня?
Бабушка хмыкает, сузив глаза, что значит:
– А что, сегодня праздник какой-то?
Да нет, конечно, какой уж тут праздник. Я всего лишь день, как у тебя в гостях. И я целый год не видела друзей. Ничего особенного.
Голоса за окном звучат все громче, словно это бабушка усилила звук, чтобы до меня все точно дошло. Спорить опасно. Она вполне может запереть меня дома.
Я все еще молчу, но мое молчание ее больше не раздражает. Наоборот, уголки ее губ подрагивают, словно она хочет рассмеяться, но изо всех сил сдерживается.
Я попалась. Мы обе это знаем.
И от этого в висках начинает стучать. Я не знаю, просто ли кровь поднялась к голове или это поднялась ненависть и требует, чтобы ее выпустили наружу?
Нам с бабушкой очень нужен повод. Огромное их множество рассыпано прямо в воздухе, они мечутся перед глазами крохотными шаровыми молниями и огненными кометами. Нужно лишь суметь поймать одну, резко схватить, словно надоедливую муху. Это совсем не сложно. И сегодня я первая.
– Бабушка, а где Лена? – неожиданно высоким, предательски срывающимся голосом вдруг спрашиваю я.
Лена – моя здешняя кукла. Я помню ее с тех пор, как помню себя. И кроме нее других игрушек здесь нет. Бабушка считает, что нормальному человеку одной куклы вполне достаточно. А ее внучка ненормальной быть не может.
Конечно, в куклы я давно уже не играю, да и Лена никогда для этого не годилась. У нее короткие волосы, поэтому заплетать их не интересно. Ее можно было бы кормить, но кукольной посуды здесь нет, а настоящую для игр бабушка никогда не давала, хотя все шкафы у нее забиты сервизами, подаренными учениками. Переодевать Лену тоже не во что – у нее всего одно синее бархатное платье. Однажды я сшила ей новое из сарафана, который купила мне бабушка. За это Лена целый месяц пролежала в коробке на шкафу, а я получила несколько тяжелых оплеух и много таких слов, которые совсем не хочется вспоминать.