«Меньше парься», – шепчет сосед.
Нужно будет пройти через многое.
Психика – серии рваных
гребков в холодной воде.
Но также —
стая бликующих птиц, если помнишь,
в местах, проявленных на секунду.
Полароидный снимок, подпись на оборотной.
«Тело реальной политики
тлеет в провинциальном пейзаже».
*
Целый день переписывались, слякоть на улицах.
Хотя за несколько дней до этого выпал снег.
Ты думала о самоубийстве, я даже
решил снять изображение Аронзона со стены.
И вместо него прицепить фотографию Дуга Рикарда,
распечатанную ранее, разрезанную по ошибке
на четыре равные части. И всё же
этот образ остается для меня важным.
Целый день переписывались, вспоминали
выпавший снег, путешествие по хорошим
лакунам внутри тела памяти. Я
не спал всю ночь, как бы шатаясь
от стены к стене, от ссылки к ссылке, так что
то утро, когда выпал снег, обернулось
неожиданной радостью, отменившей
мысли о самоубийстве, я даже
написал тебе: «я поэт!». Однако стоит вернуться
в день переписки, серого неба.
Ночью, когда ты поблагодарила
меня за внимание, оказалось,
кто-то третий присутствовал между реплик.
Сколько времени? Что он хотел сказать – разоблачая
себя самого – этими гифками? Ведь он их отправил
в ту секунду, когда мы оба почувствовали, что нужна пауза
в разговоре.
Анархизм против сохранения территорий.
Безусловное гостеприимство разворачивается паразитизмом.
Что-то сломалось тогда. Но я до сих пор пытаюсь представить,
сколько еще скрытых данных хранят архивы
безобидных решений; самые мрачные
мысли посещают меня, и они похожи
на то, что иранский философ мог бы
назвать, что ли, ксеноагентом,
разрывающим прочные сцепки любого внутреннего сюжета.
Как бы там ни было, я верю в Тристеро,
толком даже не помня, что это такое.
Выпавший снег отмечает время
автономной зоны, и это странным
образом сочетается с тем моментом,
когда я заснул, наконец, в помещении без окон.
Но уже без надрыва, без четкой цели.
Без мыслей о сорванной родинке, без паранойи,
без желания стать счастливей.