– Я считаю, Даша сама виновата. Если б она хорошо училась, все бы мечтали быть с ней в команде! – женщина с раздражением взглянула на дочь, а потом задала тот самый вопрос, который по идее должен стать запросом на индивидуальной психотерапии. – Почему вообще всё это происходит со мной? У меня нет никакой возможности расслабиться…
Все это время девочка сидела и играла кинетическим песком. Слушая маму, я наблюдала за тем, как Даша лепит горы, потом делает в них углубления-пещеры, затем ломает постройки и начинает создавать что-то другое. Она не была похожа на гиперактивную рассеянную девочку и просидела за одним занятием полчаса, лишь однажды вежливо спросив разрешения взять коробку с резиновыми животными. Все это время Даша оставалась безучастной к излияниям души матери и никак не реагировала на ее ранящие высказывания. Когда я спросила, чем она больше всего любит заниматься, девочка ответила: «Играть!»
Но вместо игр Даша была вынуждена целыми днями учиться, чтобы тянуть школьную программу: до восьми вечера этот процесс контролировался бабушкой, а потом приходила с работы мама и сменяла ее, потому что обе женщины никак не могли оставить в покое такого «долгожданного», «вымученного» ребёнка. Даша «должна» была оправдать надежды предыдущих поколений, как единственный их потомок.
Ссылаясь на имеющиеся у мамы Даши вопросы к жизни, я мягко рекомендовала ей подумать о возможности личной психотерапии. Жизнь как триллер может быть очень удобной по жанру, если маме хочется реализовать сценарий жертвы или совершить подвиг. Жалко, что ребёнок тут лишь фоновый персонаж.
Эта история коснулась меня, когда я только-только оправилась после вторых родов. За помощью ко мне обратилась учительница начальных классов. Валентина Андреевна позвонила и попросила «посмотреть» дочь-третьеклассницу, потому что волновалась, что у той «не все в порядке с головой». Когда я спросила маму, что ее смущает в дочери, она предложила мне все самой увидеть при встрече.
Мы встретились через неделю. Пока муж гулял с нашей маленькой дочерью, наматывая круги по микрорайону, я беседовала в кабинете с девочкой Ларисой. Валентина Андреевна осталась в коридоре и ждала моего «вердикта». Почти сразу стало понятно, что смущало маму-педагога: девочка неохотно шла на контакт, не отвечала на вопросы, но при этом смотрела на меня широко распахнутыми глазами, слушала и почти не моргала. Все, что она позволила себе проявить со мной рядом, – это прошептать собственное имя, начать писать его красным карандашом на белом листе, но не закончить.