В это утро зарождающийся Дирижабль, получил из одной клетки две самостоятельных арматуры. В каждый последующий день, громада моста вживляла ему, находившемуся в утробе, гайку, или трос, или блок из продуманных линий точного размера.
Наступила зима. Теплый свет витрин, проезжающий транспорт, суетливые прохожие не существовали для неё. Чуть наклонившись вперед, она, прижав руки к груди и смотря себе под ноги, шла от врача.
О своей беременности она узнала не сразу. Для неё это стало полной внезапностью. Мысли о ребенке, занимали её так же, как подростка, сидящего на крыше и подгоняющего свистом голубей, занимают мысли о дальних военных походах. Так и она, видела цветные распашонки и причудливые пинетки, румяные щечки и прочие прелести. Когда она хотела осознать своё положение с житейской стороны, то каждая мысль сковывала её волю, и перед глазами плыли ряды железных конструкций моста.
В кабинете врача, кроме красивого письменного стола с канцелярскими принадлежностями были умывальник, высокая ширма, твердая холодная кушетка и другая специальная мебель. Доктор Ауэр вытирал белоснежным полотенцем свои розовые руки. Он стоял перед ней вполоборота. Обращая чаще внимание на свои ногти, чем на неё, он говорил:
– Существуют запреты, но можно было бы уладить, если бы обратиться пораньше. У вас могут возникнуть трудности. Вам необходимо очень часто приходить на осмотр.
Вопросы о родителях, о супруге. Ответы, которые можно сравнить с молчанием. Другие вопросы, но уже, так, для порядка. Теперь вот домой, чтобы, не раздеваясь присесть на край кровати и сидеть, не зажигая верхнего света, затем встать возле окна и без устали смотреть, как по льду идут люди, пренебрегая услугами ночного моста.
У неё не было, так сказать, «настоящих» подружек, знающих много слов обо всём и ничего больше. Они не «поддерживали» её. Они не искали ей жениха, или покровителя, и никто не сочувствовали ей «умным советом». Не было у нее и своего мужчины. Иногда к ней приходил тот самый молодой человек. Он приносил с собой не больше двух апельсинов или трех яблок, и подолгу не задерживался. Она его отпускала легко.
Нельзя сказать, что она привыкла к своему положению, но походы к врачу стали уже системой. Зимние дни тянулись медленно, и конкретные страхи были где-то ещё далеко впереди. Это продолжалось до того случайного жеста доктора Ауэра, который привел его в замешательство. Случилось так, что доктор Ауэр, при общем осмотре, случайно легонько хлопнул по ее животу стетоскопом. Беременность зазвенела железом. Он резко повернул голову и посмотрел ей в глаза. Доктор постарался задеть локтем стоящую рядом на столике жестяную коробку для ваты. Это ему удалось. Именно этим жестом он объяснил ей «звон» беременности. Она не была врачом и, безропотно, поверила. Вечерами доктор Ауэр записывал в тетрадь свои наблюдения. У него получался чертеж. Да-да, именно чертеж. Он переворачивал лист, вставал из-за стола, подходил к камину, ворошил кочергой угли и вспоминал каждое свое действие как врача и ждал следующего осмотра. Он отдавал себе отчёт в том, что признавал своё замешательство. Он уже начинал бояться. Его наблюдения могли вылиться в непредсказуемые последствия.