Чтобы быть сангиной, надо рисовать как сангина. И не сепией, черт твою мать. И не моли меня до пощаде, мой жалостливый сын, ты похож на свою толстую третьим сыном мать, и ничего не соображавшую от детства, как я вообще ее полюбил.
И ладно уж, неси свой ватман, и мы порисуем чуток.
И так он градировал на свой гнилой от краски ватман и побежала слюна от удовольствия. Он старо выглядел на свои двадцать пять, хотя помолодел он сразу, как выбежала Земля из круга. Таинственная планета. И надо же, наша собственная…. И сынок то был причем. Целых два сына родилось у него от той девчонки, чье имя он даже не поминал всуе, потому что она была свята для меня.
Замок весь прогнил, потому что по ритуальному соображению решил его парочку лет и вовсе не ремонтировать. Протрескались половицы, и не натиранные полы потускнели и стали блеклыми и неприятными. И запах от них был очень странный, как пахнет море после шторма. Гнилятиной и чем то неприятным, как мытая деревянная палуба.
Мастихнин у него отобрали в детстве и он рисовал сангиной то, что пришлось ему по вкусу. Он рисовал всяким, но пальцы болели от света, который пропускала штора и он уже всерьез думал о том, чтобы затормозить магнитное поле и вынудить планету остановится. Он знал, что действует замедляющее не только магнитное поле, но и удручаться по этому поводу не стоило. В его то возрасте (а ему уже было преклонных лет эдак двадцати пяти и больше) надо было заниматься сексом чаще, а не мастурбировать на девчонок, но жена давала редко и надо было что то думать.
И так и зрительный контакт поддерживаться не хотел. Ее тошнило по ночам, и что делать я и ума не приложу. И лист ей приложу, какой то подорожник странный, и что пить ей не знаю, и она делает по ночам я тоже не знаю. Мой опиум погас и стал писать дальше книгу, посвященную мне самому, странствующему рыцарю, который ничего не делает, материться и пьет горькую целебную настойку, чтобы исцелиться от силы духов.
Так и пишем понемногу, поглядывая на часы, чтобы лечь спать пораньше. «Я старик», подумал я всуе и стал собираться лечь спать дальше, чем я вижу во сне свои книги. Это как до той изгороди, а может и чуть дальше. И чуть легче спать стало, словно отпустило зловоние детства. И надо писать дальше, и что писать – я уже не знаю.