– Выходи-и! никуда не денешься! – прокричал в радостно-свирепом азарте.
Подождав, шлёпнул мерина ладонью по крупу, подгоняя к деревьям, – пригибаясь, всё так же прячась за ним, крался некоторое время, потом прилёг в увядшую траву, затвором дослал патрон в ствол, выставил винтовку. И тогда из-за дуба выполз, упираясь руками в землю, человек в потрёпанном кителе, отросшие чёрные спутанные волосы свешивались на глаза. Он приподнялся, встал на левое колено: поддерживая рукой правую ногу, переместил её, не сгибая, вперёд и сел, тяжело прижался спиной к дубу. Неделяев видел – штанина почернела от крови.
– Где твоя винтовка? – крикнул, вставая.
– Когда ранили, обронил! – громко сказал человек, рукой откинул волосы со лба.
– А револьвер? – Маркел привычно сделал ударение на «о».
– Там за дубом лежит, – раненый слабо взмахнул рукой, указывая назад большим пальцем, – я все патроны расстрелял.
Неделяев, дёрнув затвор, выбросив патрон, закинул винтовку за спину и, придерживая рукой ножны шашки, подошёл к раненому:
– А чо для себя последний не оставил? Ты – Кережков?
Человек сидел под дубом, прислонясь к нему спиной, левая нога согнута в колене, правая, простреленная, вытянута вперёд, земля под ней мокрая от крови.
– Я – Андрей Кережков, командующий армией восставших! – проговорил он громко, упрямо, смотря тёмными глазами в лицо Неделяеву.
Тот, расставив ноги в разношенных сапогах, сказал возбуждённо:
– Наши говорят, что вся твоя агитация – хитрая брехаловка. А я тебе верю! Верю, что ты правда хочешь, чтобы каждый человек жил для своего дома и его не отвлекали бы от обеда и сна, чтоб он был в безопасности и в своей воле. Вот это и есть самый вредный вред!
Кережков, чуть морщась от боли раны, всматривался в Маркела:
– Ты не хочешь, чтобы твоему дому никто не мог угрожать?
– А он у меня есть – дом?.. Ну ладно, положим, он у меня будет. Но ты ж хочешь, чтоб и те, кто ходили по городу в чесучовых пинжаках, в шляпах и с часами, тоже были в безопасности, пили чай за разговорами, умничали, как им охота… – заговорил, напрягаясь в переживании, Неделяев.
– Чем они тебе мешают?
– Тем, какую хотят жизнь! Им бы хорошо, чтоб каждый человечек старался для себя, довольный, что ест яйца, сальце, а в воскресенье будет кушать курятинку. Мечта у него – накопить на новый костюм, на комод, на прибавку имущества. Неуж для этого должен жить мир? – крикнул Маркел угрюмо, словно выругал Кережкова матом. – Мир должен жить для идеи великих сил! Против неё человечек с его жизнью – свинячий бздёх! Конечно, он не хочет жить для идеи – его надо заставить… – Неделяев сглотнул слюну, выдохнул с рвущейся злобой: – А ты захотел помешать… От наших тебя ждёт расстрел, но я хочу, чтобы ты принял от меня кару! – он потянул из ножен шашку.