– Сейчас представлю вам еще одного нашего гостя. Модест Порфирьевич Козявкин, прошу знакомиться!
С измятой постели вскочил пожилой человек, полный, с плешью через всю голову, в изжеванном костюме поверх несвежей сорочки. Осмотрелся невидящими, дикими со сна глазами и сел обратно. Здесь никакой решетки не было, но Тирашев на всякий случай остался стоять поближе ко входной двери.
– Александр Егорович, – представил министра Ливнев, намеренно опустив его фамилию и звание. – Наш отец и благодетель.
Модест Порфирьевич промычал что-то невразумительное и болезненно сморщился, всем своим видом давая понять, что не в состоянии изобразить надлежащее случаю подобострастие.
– Голубчик, как вы себя чувствуете? Вы отдохнули?
– Матвей Нилыч, отправьте меня домой, – Модест Порфирьевич соорудил такую кислую мину, будто разжевал лимон, и зарядил длинную жалобу. – Меня ждет супружница моя, детишки. В конторе уже третий месяц не показывался. Меня и уволили давно поди. А как сейчас непросто сыскать место, знали б вы! Смилуйтесь, Христа ради! Я старый больной человек! Помру я здесь…
– Ну-ну-ну! – перебил Ливнев. – Будет вам! Во-первых, вы не на отдыхе, а на государственной службе, выполняете задание чрезвычайной важности! А во-вторых, позволю себе напомнить, вам назначена денежная премия в размере годового жалования. Так что бросьте хандрить! Кто вы сейчас? Провинциальный секретарь! Вернетесь коллежским, с Анной в петлице! Ну, же!
Модест Порфирьевич возвел очи ко лбу. Он ощущал себя мучеником.
– Да! Я же к вам не просто так, а с оказией! – Ливнев вытащил из нагрудного кармана конверт, помахал в воздухе. – Пляшите, вам весточка от супруги!
Конверт лег на стол. Модест Порфирьевич подобрался, но остался сидеть, воззрившись на письмо, как на божий лик.
– Что же вы? Прошу вас!.. – Ливнев отступил назад.
Тирашев почувствовал, как на затылке у него зашевелились волосы: конверт дернулся и сам собой пополз, свалился со стола, протащился по полу и прыгнул в руки к Модесту Порфирьевичу.
– Это что за фокусы? – от неожиданности Тирашев возвысил голос на фальцет, невольно заставив Модеста Порфирьевича, едва не выронившего письмо с испугу, непонимающе захлопать глазами.
– А никаких фокусов, Александр Егорович, – Ливнев позволил себе улыбнуться уголком рта. – Никаких ниток, магнитов и зеркал. Все по-честному. Модест Порфирьевич, вы уж ради меня постарайтесь…