Мелодично позванивая медалями, среди которых было не так уж много юбилейных, он вернулся к окну. С крыши еще капало, капли сверкали на лету, как драгоценные камни в витрине ювелирного магазина, белесые космы пара стелились над бетонными дорожками и таяли; мир за окном был чисто умытый, радостный, сверкающий, как только что сошедшая с конвейера дорогая иномарка. Он напоминал идеальное представление о том, каким ему полагается быть, и, созерцая эту отрадную картину, было трудно поверить, что она – лишь тонкая пленка, вроде пелены изумрудной ряски, под которой скрывается бездонная гнилая трясина, готовая с сытым чавканьем поглотить дурака, сослепу принявшего ее за поросший шелковой травкой лужок.
Генерал снова потянулся за сигаретами. Он все еще медлил, будто чего-то ждал. И, как бывает почти всегда, когда ждешь неприятностей, он таки дождался.
За воротами, хорошо видный со второго этажа сквозь кованые чугунные завитки ограды, остановился черный «мерседес». Он подъехал, с шорохом и плеском разбрызгивая мелкие лужи, и остановился – с виду небрежно, где попало, а на самом деле с ювелирной точностью – так, чтобы разместившийся на заднем сидении пассажир, выходя, не ступил, упаси господи, в лужу.
Водитель, одетый в темно-серый костюм и демократичную черную рубашку без галстука, с расстегнутым воротом, выбрался из машины первым. Он был неопределенного возраста, со спортивной фигурой и короткой темной прической, слегка тронутой на висках ранней сединой. На переносице у него поблескивали темные солнцезащитные очки, а пиджак на левом боку оттопыривался так, словно этот парень носил в наплечной кобуре один из первых кремневых пистолетов или, наоборот, какой-нибудь бластер из фантастического боевика.
Он двинулся к задней дверце с явным намерением распахнуть ее перед пассажиром – без свойственного состоящим при высоком начальстве холуям в погонах подобострастия, а просто как воспитанный человек, уважающий старшего по возрасту и званию. Но толком проявить свое уважение ему не дали: дверца распахнулась, как от сильного порыва ветра, и пассажир без посторонней помощи выбрался наружу – среднего роста, сухопарый пожилой человек с обильно посеребренной, слегка поредевшей, но все еще густой шевелюрой, которую, не будь она такой короткой, так и подмывало бы назвать артистической. Одернув пиджак, он хмуро покосился на безоблачное ярко-голубое небо, как будто ожидая возобновления дождя, а то и налета вражеской авиации, и что-то сказал водителю. Тот кивнул, и оба посмотрели на окна особняка, за одним из которых стоял генерал в наброшенном поверх штатской рубашки парадном кителе.