Так Аришша и жила – болей никаких не чуяла, кровушки не видывала, кашлюшки не слыхивала, томленьями не волновалась, задумками не забавлялась, ох-вздохами не баловалась. Жила – свиристела: мало пила, много ела, чаще спала, звонче пела. Птицу рукой ловила, солью солила, репу пекла, речкой текла, горя не знала годочков немало. Готовила и вправду хорошо да лепо – суп рукой мешала, рукой лепешки доставала, а самое любимое да хорошее блюдо ее – студень было. А и вправду хорош – прозрачен да наварист, на солнце так и переливается! Заламывала Аришша на ярмарке за студень тот цену хорошую, однако разу не было, чтоб хотя кусочек остался – подметали метлой будто. А кругляши медяные ей на что были? А ни на что. Вот и приносили девке за холодец кто во что горазд – хлеб да сало, уголь, соль опять же. А бусами или кружевом каким она не брала – никчемушность, говорила, бестолковая. А кто бы раз подумал, из чего девка студень варит, коль ни скотинки, ни животинки не держит, а уж порося в три версты и на ярмонке обходит. Дело то оно, конечно, простое было: наковыряет с пяток старья разного – кожу там, еще чего, для навару еще ногу в котел сунет. Вот и выходит знатен холодец. И чесноку, чтоб, значицца, дух пряный отбить, поболе, травок каких опять же. Но… не знали селяне рецептик, за милу душу уплетали, сердешно за вкусность благодарили. А что Аришша? Ничего, и сама ела – вкусно ж! Жила – не счастливо, не несчастливо, старухи жалели участливо, женихи заглядывались, да обрат побаивались.
Вышло на ту пору, в ярмарку последнюю, приехать заезжему молодцу – попробовать холодцу. Тот молодец ус поглаживал, возле девицы кренделем похаживал, красны бусы подарил да и студень весь купил. Девица плечьми пожала, губки алые поджала и… до хаты побежала, будто кто ее ужалил. Дак не ведала девица, что Гормон – велика птица! Молодец был не дурак, с местными и так и сяк: что, мол, за девица-краса? И продает что, кроме холодца? Токмо селяне шарахались от него, двух слов опять же не связали, девки от злости, что не их заприметил заезжий удалец, бусы рвали да в подолы сморкались, а парни – так вроде сам не ам, та и другим не дам! Помыкался малость, плюнул и уж на коня вскочил молодец, как за штанину потянул его малой чумазый, направление на хату указал, много не попросил – за ус подержать. Поехал красавец, под охи да вздохи, к избе Аришшиной.