Пятнадцать лет ты мне другом был,
верным, храбрым, надежным.
И каждым утром меня будил,
лизнув лицо осторожно.
Тебя щенком я принес домой
в эпоху социализма.
Менялось всё, только ты со мной
прошел сквозь все катаклизмы.
Но стал ты болен и слишком стар,
ни есть не мог, и ни пить.
Сказал, как отрезал, ветеринар,
что надо тебя усыпить.
Тебя подозвал я в последний раз,
о чем пожалел потом.
Ты выполз хмуро, увидел нас,
и вяло вильнул хвостом.
Мохнатая морда – не видно глаз.
Эх, псина, ты что же, ну!
Неужто время тебе сейчас
предаться вечному сну?
Тот, в белом халате, принес покой,
в короткой, быстрой борьбе.
Тебя убил я его рукой,
пытаясь помочь тебе.
Встретимся, может, на свете том.
Ну, что ж, тогда обещаю:
хозяином станешь, я – верным псом,
таким же как ты, прощай!
А буду в собачьей жизни простой
болеть, так не жди ни дня,
И надо мной на коленях не стой,
ты усыпи меня…
Один поэт попал в пути́ну
(случайно как-то занесло).
Другой – влип пальцем в паутину,
вручая первому весло.
Вдвоем им было все едино,
им рыбу требовалось взять.
У рыбы этот поединок
они выиграли опять.
Счищая чешуи патину
с вонючих, скользких рыбьих тел,
усердно оба гнули спины.
Один замерз, другой вспотел.
Чтоб за работою рутинной,
набраться свежих новых сил,
таблетками аскорутина
поэт поэта угостил.
Но хмуро бросил работяга:
ты лучше б «Путинки» мне дал.
Достал второй немедля флягу,
ему не нужен был скандал.
Он был поэт, причем партийный,
к тому ж, сам выпить был не прочь.
Какая милая картина:
поэты, водка, рыба, ночь.
Кругом все тихо и пустынно,
застыла лодка у моста.
Под новгородскою пятиной
особо рыбные места.