Оросив напоследок некультурного грубияна, Костя успокоился. И, растянувшись на своем лежбище, продолжил сон.
В колыбели Петра Михайловича мирно дремало свинство. Похрюкивало, почавкивало, похрапывало, переворачиваясь с боку на бок. Для матери-природы всякая тварь её чадо. Детишки её сладко посапывали. Долгую эволюционную дорогу отмахал старший братишка в галстуке. Вновь потянуло его в родные пенаты, как блудного сына. Примчался он по зову сердца на зов предков. И почмокивал сочные сны, как молочный поросенок.
Младший, болезный, прохрюкал эволюционный курс. Рылом не вышел.
Хмельная ночь уравняла их. Мутное утро вползало сытым боком белого сала. Долькой хрена таяла луна. И на хрена эта эволюция?
Костя Вижульман еще нежился на куче старых матрасов. Кабанчик заискивающе выглядывал из убежища.
А день уже хлюпал первым солнечным лучом по лужам, струил легкой испариной.
Но вот, Костя подпрыгнул как физкультурник, разминая гимнастическим упражнением затекшую мысль. Проворный глаз отыскал туфлю. По-ковбойски вскочив в неё, окинул глазом манеж. Другой не было. Корова языком слизала. Шлёпая носком по грязному полу, он начал поиск, опираясь на дедуктивный метод и интуицию сыщика, вынюхивая пропажу из аромата запахов.
Архимеда осенило, когда он окунался в купель. Ньютона припечатало увесистое яблоко. На Костю Вижульмана с потолка оборвалось чучело крокодила-каймана, укусив за ухо.
– Эврика!
Он уже стоял у деревянной перегородки. Кабанчик, завидя обидчика, забился в угол, как монашка при виде злодея-насильника. Правая туфля, почти новая, шоколадно переливающаяся, в чёрных шелковистых шнурках, теперь понуро скукоженая, выглядывала останками своего лакированного бока из жирной жижи. Словно корабль, потерпевший крушение у берега каннибалов-людоедов. Ночная бомбардировка имела свои плачевные минусы.
Палочкой Костя брезгливо буксировал её к гавани. Обувка напоминала доисторическое животное. Вылупившееся и окаменевшее, не успев сформироваться в какой-либо подвид. Душа выплеснула крик неандертальца. Вторая туфля как лакированная торпеда полетела в неприятельское рыло. Устроив кабанчику Цусиму, Костя поник. Безнадёжным взором он скользил по стеклу. На большой земле кипела и булькала жизнь. За спиною ворочал копытом хряк. Языческим богом разевал беззубую пасть крокодил кайман. Мрачно зависали под потолком различные тряпицы.