Следующим этапом стала выдумка новых кулинарных шедевров или адаптация продуктов из списка к реалиям российской жизни.
И каково же было моё удивление, когда я поступила в кулинарный техникум, и узнала, что Орловского снаряжают учиться не куда-нибудь, а во Францию. И, по удивительному совпадению, именно кулинарному искусству.
- Пухляш, ну? Стейк готов?
- Для медиум вэлла прошло слишком мало времени. И меня зовут Рита! - огрызаюсь я, когда Андрей материализуется за моим плечом и, заглянув через него, воззревается на кусок мяса, который я переворачиваю, чтобы он не подгорел.
- Он дойдёт на тарелке, когда дашь ему отдохнуть перед подачей.
В голосе шефа слышатся какие-то противные нотки, хотя, возможно, мне это только кажется. А его близость нервирует. Не зря наше знакомство два десятка лет назад началось с ударом погремушкой точно в лоб Орловского. Сейчас мне тоже хочется чем-нибудь в него запустить.
- Я повар, и я знаю, что я делаю!
Схватив сковородку за ручку, охаю, когда поверх моих пальцев смыкается ладонь Андрея. Он настойчиво пытается снять стейк с огня, я - точно так же настойчиво пытаюсь ему помешать.
- Отпусти, - шепчет он предупредительно мне на ухо.
- И не подумаю.
- Я шеф, и я знаю, что делаю, - передразнивает он меня.
Я делаю какое-то неуловимое даже для самой себя движение, ударяясь затылком о грудную клетку Орловского. И он сдавленно охает и… отпускает ручку. Кусок мяса, взметнувшись в воздух, пролетает пару метров, чудом никого не зацепив по дороге, и плюхается на пол.
Чёрт! Теперь всё переделывать… И не только переделывать.
- Штраф в размере стоимости трёх стейков, - тихо говорит Орловский прежде, чем отправляться готовить Нисуаз. - И только попробуй передержать следующий.
Не передержу. Отработать в минус этот день и задолжать шефу - слишком непозволительная роскошь даже для меня. Я вздыхаю, заново ставя сковороду на огонь. Совсем скоро домой. А завтра - выходной. И только благодаря этим мыслям я чувствую себя более-менее успокоившейся.
Утро врывается в мой сон c головной болью и насморком. Открываю глаза с трудом, а они слезятся - то ли аллергия на что-то, то ли умудрилась простыть прямо посреди июня. На сотовом - три пропущенных от матери Орловского, которую в нерабочее время я зову просто тётей Таней. Интересно, зачем она мне названивала, да ещё и так настойчиво? Может, Андрей рассказал, что вчера я загубила отличный кусок мраморной говядины? Нет, на него это непохоже. Он был занозой в заднице, но не ябедой. Значит, причина совсем не в её заносчивом сыночке.