Разговоры поднялись на второй этаж к ней. Уйдите, уйдите, уйдите…
– Ларина.
Да, это ее фамилия. А Вы, кажется, Травкин? Какое совпадение: от Вас-то я и бегу.
Алена застывает и несколько секунд уверенно смотрит вперед. Закрывает глаза. Как он ее узнал? По вечной куртке болотного цвета? По хвосту? По желанию съебаться от него? Может быть…
Травкин убеждается, что она идет к нему и возвращает внимание на разговор с коллегой. Пара секунд, и они прощаются. Мужчина уходит туда, куда бежала Алена.
Возьми меня с собой, кто бы ты ни был.
Так мило, наверно: стоять посреди коридора в полной тишине. Даже если две секунды. Слишком интимно. Алене надо домой.
– Здравствуйте, – кивает она и часто сглатывает. Хватит стоять. Она идет к лестнице, которую он к счастью, не перекрывает. – До свидания.
Он стоял близко к лестнице, как знал. Как знал, что придется подойти. Он не закрыл проход своим телом, только сделал шаг и слегка поднял руку. Расслаблено и лениво, конечно. Алена прирастает к земле, дернувшись, ведь его рука могла удариться ей в живот. Травкин стоял сбоку и дышал прохладным мятным дыханием. Кажется, синий орбит. Нет-нет, синий самый сильный; после него внутренность рта горит. Больше похоже на зеленый орбит, но сейчас он вообще не жует жвачку. Культурный. Куда он ее засунул? За зубы? Так делала Алена на уроках.
– Куда собралась?
Впервые в жизни он уделяет внимание только ей. Не телефону, не клавишам, ни другому человеку, а ей. И смотрит на нее. Без иронии. Минуту назад с иронией, а сейчас – спокойное серьезное лицо.
– Домой, – она смотрит на него рваными взглядами. Порванные им. На него сложно смотреть вблизи. Травкин два раза цокнул и закатил глаза.
– У тебя хор.
О присутствии в хоре дорога не было, но вина и неловкость душат.
Травкин явно только что пришел. Сумка на плече, бежевая куртка, наверняка холодная кожа после улицы. Наверняка, Алена не о том думает.
Несколько сантиметров расстояния недостаточно. Это неправильно, стоять напротив него, да еще не смотреть в глаза, будто бы ты виновата в чем-то. Виновата, возможно. Алена злилась, но ему со злостью ничего сказать не может. Поэтому говорит уверенно то, что в праве сказать уверенно:
– Я не хочу петь.
И продолжили стоять, будто бы за этой фразой будет что-то еще. Будто бы за ними двоими всегда было что-то еще, и они только сейчас начинают искать. Что-то еще… Но он не отвечает. И они стоят. Он – с поднятой рукой, она – перед этой поднятой рукой, стеклянными глазами смотрит вперед. И если честно? Да, ей страшно. Она пока не знает от чего, но ей точно страшно стоять и чувствовать его наглое, именно наглое, мятное дыхание. Она же сказала, она не умеет с ним функционировать. Из нее сейчас дым пойдет.