Чем больше меня дразнили, тем больше я замыкалась в себе, но никому никогда не жаловалась. Если меня спрашивали, как дела в школе, просто пересказывала истории из жизни одноклассников, как будто участвовала в этих событиях. Врать было противно, унизительно, но как поступить, чтобы не расстраивать родителей, я не знала. Ведь лучше примириться с тяготами собственной жизни, чем быть причиной страдания других людей.
– Очень странный ребёнок, не от мира сего! – говорила на родительских собраниях классная руководительница. – Похоже, дефективный! Она не играет с другими, ведёт себя не как все! Смотрит на вас и не видит! Всё время в себе! Когда другие дети смеются – она плачет!
И действительно, мне самой казалось, что этот жестокий, злобный мир, окружающий меня в школе, – не мой, чужой, я не принадлежу ему.
В те годы у детей была своего рода мода на жестокость. Мальчишки мучили животных, особенно доставалось кошкам, мучили нещадно, всем двором. Несчастные создания подвергали «гестаповским» пыткам, затем торжественно казнили. Так малолетние садисты проверяли себя на «мужественность»: смогут или нет… А после жестоких истязаний с руками, выпачканными кровью, совершенно не чувствовали за собой никакой вины, словно все человеческие чувства – сострадание, милосердие, любовь – были у них от рождения заморожены.
Впрочем, и воспитывались они, как правило, в семьях бывших уголовников, где были стёрты все морально-нравственные барьеры. Семей таких было множество: ведь в 1953-м по амнистии на свободу вышли миллион двести тысяч бандитов-рецидивистов, отсидевшихся во время войны в лагерях!
Стремительно разваливался ГУЛАГ, и бывшие осуждённые, надзиратели, вертухаи оказались «не у дел» – без работы, жилья, семей. В это же самое время множество женщин, оставшихся одинокими после войны, страстно мечтали стать матерями, создать свои семьи! Долго выбирать женихов не приходилось…
В итоге с середины 50-х рождаемость резко возросла. В начальных классах в 1959–1960 годах насчитывалось по 40–45 человек! Учились в две, а иногда и в три смены! Учителей не хватало, и в нашем маленьком северном городке, построенном зэками ИТЛ (исправительно-трудового лагеря), бывшие надзиратели, среди которых была когда-то и наша классная руководительница, нередко становились школьными преподавателями.