– Наверное, он мог бы до такого додуматься, – продолжал Гоблин. – Он вряд ли показал нам все, на что способен. Одно не вызывает сомнений: с тех пор как мы нашли ту записку, ему лучше не делать ничего, что привлечет внимание Госпожи.
Я выдохнул. С Одноглазым я закончил.
Гоблин не унимался:
– Мы не знаем наверняка, что Хромой глуп. Просто при такой силище, как у него, можно и без ума обходиться.
– Пожалуй. – Я вовсе не был в этом уверен.
Гоблин фыркнул:
– Черт побери, Костоправ! Опять ты слишком много думаешь!
Шли дни, а с ними – работа. Старик отрядил на восстановление лагеря лишь двести солдат. Сам он вопреки обыкновению постоянно был раздражен. Мало спал. Кое-кто, включая меня, теперь подрабатывал в городе. Остальные отлавливали в округе разбежавшийся скот, собирали то, что осталось от урожая, и сажали скороспелые растения, чтобы и Отряд, и Алоэ избежали голодной зимы.
Гоблин продержал Одноглазого без сознания пять дней.
Обычно эти двое собачились, как заклятые враги, но друг без друга они не могли жить.
У меня было предчувствие. Смутное, но все же предчувствие.
Ссоры всегда затевал Одноглазый. Однако с тех пор, как Хромой убрался из города, они с Гоблином ни разу не сцепились. На это обратил внимание только Капитан.
Будучи одним из немногих образованных братьев Отряда, я занимался физическим трудом лишь по необходимости. Не брал в руки лопату или мотыгу. Но я искренне сочувствовал кузнецам, оружейникам, плотникам и Молчуну. Тот вкалывал до седьмого пота, стараясь как можно скорее отвести воду с полей.
Во влажной среде процветал фиолетовый грибок. Ко мне приходили десятки людей. Запасы борной кислоты иссякали.
На седьмой день ликвидации последствий бури я наконец добрался до «Темной лошадки». Так вымотался, что не знал, найду ли силы вернуться в лагерь.
– Костоправ? – Зораб удивился, увидев меня.
Кроме него, в трактире никого не было. Он сидел за стойкой, освещенной одной тусклой лампой.
– Черт побери! Не думал, что здесь будет пусто.
– Я тоже. Ждал, что люди придут заливать свои печали. Но у всех проснулась сознательность. Даже у меня. Я так устаю за день, что даже притворяться не могу. Чего тебе? – Он сполз с табурета и зашел за стойку. – Пива, чего же еще. Вы, ребята, только пиво и хлещете.
Он достал кувшин. Я положил на стойку монету. Он отодвинул ее: