Да, отдельные придурки, которых только что упомянула Эллисон, вполне могли полезть в горы. А стоит им там застрять, как рация над головой у Итана Сербина с потрескиванием возродится к жизни и его команда спасателей будет готовиться к выходу.
– У меня хорошее предчувствие, – пробубнила Эллисон в подушку, по обыкновению быстро проваливаясь в сон. Эта женщина наверняка могла заснуть прямо на асфальте взлетно-посадочной полосы оживленного аэропорта.
– Да ну?
– Угу. Но на случай, если я вдруг ошибаюсь, выруби, пожалуйста, свое радио. По крайней мере, частоту для придурков.
Итан улыбнулся ей в темноте, еще раз крепко стиснул ее и тоже закрыл глаза. Буквально через минуту она уже дрыхла без задних ног, размеренно обдавая своим теплым дыханием его грудь. Он прислушался – ледяная крупа, похоже, сменилась обычным снегом, потрескивание стекла ослабло, и постепенно он тоже начал расслабляться.
Когда опять зашипело радио, Эллисон со стоном пробудилась.
– Нет, – простонала она, – только не сегодня!
Итан выбрался из постели, нащупал вставленную в базу переносную рацию, вышел из спальни и по холодным доскам пола подошел к переднему окну. Внутри домика царила почти полная темнота. Электричество вырубилось сразу после заката, и он поленился запускать генератор – нет смысла палить топливо, только чтобы просто поспать.
– Сербин? Прием. – Голос принадлежал Клоду Китне, шерифу Паркового округа.
– Ответил, – отозвался Итан, приглядываясь к белой круговерти за окном. – Кто пропал и где, Клод?
– Никто не пропал.
– Тогда дай поспать.
– Вылет с шоссе. Кое-кто пытался проскочить через перевал сразу перед тем, как мы решили его закрыть.
Имелся в виду перевал Медвежий зуб на шоссе номер двести двенадцать между Ред-Лодж и Кук-Сити. «Медвежье шоссе», как обычно называли двести двенадцатую трассу, представляло собой одну из самых живописных – и самых опасных – автомобильных дорог в стране, череду крутых, как американские горки, серпантинов, вьющихся между Монтаной и Вайомингом и забирающихся на высоту более десяти тысяч футов. Зимней порой его обычно на несколько месяцев полностью перекрывали – перегораживали с обоих концов и не открывали вновь самое раннее до конца мая. Езда здесь требовала осмотрительности даже в самую хорошую погоду, а уж в снегопад, да еще в темноте… Удачи, господа.